неоспоримый факт биографии Максима Грека, что в 1502 году Максим Грек поступил в католический монастырь во Флоренции, стал послушником и два года жил в доминиканском монастыре. Затем он уехал и стал монахом на Афоне. Для некоторых православных эта подробность из жизни Максима Грека какая-то неудобная, нелепая: грек, который стал доминиканцем, а потом очутился на Афоне, а потом еще и в России. Многие недоумевают: что это означает? Отрекся ли он от православия, раз стал доминиканцем? А в действительности в начале XVI века было достаточно естественно для грека, который жил на католическом Западе и тянулся к монашеской жизни, вступить в латинский монастырь.

Есть много примеров того факта, что ощущение единства Церкви сохранялось и после разделения; скажем, преподобный Антоний Римлянин: будучи западным человеком на Руси, он основал монастырь в Новгороде и стал православным монахом. Но есть еще более удивительные примеры; кстати, на один из них указывает сам отец Георгий. Как раз когда Максим Грек попал в Италию, в 1491 году новгородский архиепископ Геннадий стал собирать тексты и переводчиков для своего перевода Библии. Та Библия на церковнославянском языке, которую мы читаем во время богослужений в Русской Православной Церкви, – это не перевод Кирилла и Мефодия, который до нас дошел только отрывочно, а так называемая Геннадиевская Библия. Так вот, некоторое число книг из Ветхого Завета в Геннадиевской Библии переведены, во-первых, с латинской Вульгаты, а во-вторых, переведены пражскими доминиканцами по поручению архиепископа Геннадия. До сегодняшнего дня за богослужением мы иногда читаем перевод, который выполнил католический монах-доминиканец. Самое интересное, Геннадиевская Библия переводилась в конце XV века, после Флорентийской унии. Это очень сложное время во взаимоотношениях между католиками и православными. И тем не менее такие вещи воспринимались достаточно естественно.

Мне кажется, что в других исторических обстоятельствах отец Георгий был человеком, который в себе носил вот этот синтез западной и православной духовности, что для меня чрезвычайно важно.

3 февраля 2016 г.

* * *

Вы знаете, что отец Георгий очень любил и почитал память отца Александра Меня. Он при жизни отца Александра, наверно, не был среди самых близких ему людей, но он считал отца Александра Меня учителем, он себя считал его учеником. И, безусловно, многие увидят в лице отца Георгия одного из главных продолжателей дела отца Александра, именно просветительского, я бы сказал, дела отца Александра. Я помню, как он однажды на мой вопрос: «Все-таки как вы решились рукоположиться?» – он мне сказал: «Очень долго я не мог решиться, всё думал, думал. А тут вдруг 9 сентября 1990 года мне позвонили, сказали: “Убили отца Александра”. И я решил. Я понял, что обязательно надо рукоположиться, обязательно в Русской Православной Церкви, для того чтобы продолжать дело отца Александра».

Мы преподавали в одном институте, у нас были параллельные курсы и группы. Георгий Петрович был очень известен тем, что был блестящим преподавателем. Еще он был известен таким инцидентом: однажды своей жестикуляцией он опрокинул бюст Ленина. Это был большой скандал в институте!

Я помню, что, когда стало известно, что Георгий Петрович становится священником, все в Инязе были просто в шоке. Шок этот имел разные причины. Вот первая. Все считали, что пропадают его таланты. Блестящий ученый, замечательный преподаватель – что он будет кадилом махать? Читать какие-то непонятные формулы, заклинания? Иняз очень светский институт, и поэтому многие говорили: «Абсолютно непонятно, зачем ему это нужно». Считали, что он зарывает свой талант в землю. Была и вторая причина. Георгий Петрович все-таки был утонченным интеллектуалом, довольно самоуглубленным, очень импульсивным и иногда не очень здоровым. Поэтому многие сомневались, сможет ли он быть хорошим священником. Все-таки как интеллектуал он общался с определенным контингентом людей, не со всеми. А священник должен уметь общаться со всеми: с простыми людьми, с детьми и так далее. И еще была одна причина для сомнений. Все знали его позиции и думали: «Ну вот, он станет священником Русской Православной Церкви. Либо он изменит свои позиции, либо больше не сможет их высказывать».

И вы знаете, все эти ожидания были обмануты. Во-первых, у отца Георгия каким-то чудесным образом с рукоположением прибавилось огромное количество сил. Он действительно делал намного больше, чем раньше. Не только служение в храме, исповедь – часами стоял у аналоя. Но еще: служение в РДКБ, передачи по радио «София», статьи в «Русской мысли», работа в Библиотеке иностранной литературы… Совершенно непонятно (мне лично до сих пор непонятно), откуда он брал время и силы. Статьи он писал в основном ночью. Еще очень много путешествовал: и по делам Библиотеки иностранной литературы, и по другим. Кроме того, что добавились как будто время и силы, появились еще и какие-то психологические навыки. Он действительно научился общаться со всеми. А это было совсем не очевидно до его рукоположения! Поэтому немощный ученый стал действительно скалой, на которую очень многие люди, совершенно между собой не схожие, могли опираться.

Мне кажется очевидным, что в девяностые, в двухтысячные годы отец Георгий был одним из самых образованных клириков Русской Православной Церкви. Его эрудиция была, я бы сказал, энциклопедическая. Он не только как античник и филолог прекрасно знал античные языки и соответствующие литературы, но он очень хорошо знал вообще мировую литературу: западноевропейскую, русскую, современную. Но так же хорошо он знал, например, изобразительное искусство, музыку, театр, кино. Помню, как однажды я ему показал свой перевод «Софиологии смерти» отца Сергия Булгакова; в тексте были какие-то сложные места, мы час, наверное, вместе разбирали этот текст. Я знал, что он очень занят. Потом, когда прошло несколько дней, он мне сказал: «Джованни, а когда еще мы можем заниматься?» Это было просто удивительно – такая энергия, такая любовь вообще к культуре!

И последнее, что касается честности. Отец Георгий так и продолжал говорить во всеуслышание всё, чту думал. И вот что интересно. Отец Александр Ельчанинов как-то сказал: «До священства как о многом я должен был молчать, удерживать себя. А вот священство для меня – возможность говорить полным голосом». То же самое было с отцом Георгием. Ничего не изменилось, наоборот: он совершенно смело говорил то, чту думал, иногда обличал, иногда говорил вещи, совершенно неудобные для многих. Как вы понимаете, это личность настолько многогранная, что очень трудно говорить об отце Георгии и не забыть что-то важное. <…>

22 июня 2017 г.

* * *

Мне кажется, что отец Георгий как бы соединял две эпохи: дореволюционную Россию и постсоветскую. Он родился при советской власти, но,