— Помолчи! — рыкнул в сторону нотария Софроний, и рука его непроизвольно сжалась в кулак.

— Извини, — спохватился Пордака. — Это от переживаний. Уж я-то точно желаю тебе долгих лет жизни. Но ты сам посуди, Софроний, держать в руках три с половиной миллиона денариев и потерять все из-за блудницы, спутавшейся с демонами. Вот кого бы я, префект, сжег бы на костре собственными руками!

— Не забывай, что речь идет о моей жене! — сердито бросил Софроний.

— Жена да убоится мужа своего, — совсем не к месту вспомнил Пордака Священное Писание. — Она тебя убоялась, Софроний? Даю руку на отсечение, что Целестина отдала тебе от силы тысяч пятьдесят, а все остальное потратит на румяна и шпильки.

Софроний вынужден был сквозь зубы признать, что руке Пордаки ничего не угрожает. Префект даже обрадовался, когда Целестина без споров отсыпала ему столь значительную толику. Откуда же ему было знать, что она отдала ему только пятую часть сокровищ вместо оговоренной половины. Впрочем, главным было не это. Если до императора Валента дойдет слух о золоте Прокопия и о связях благородной супруги префекта Софрония с мятежными готами, то за измену жены придется ответить мужу. И ответить головой.

— Я буду нем, как могила! — поклялся Пордака, разгадавший ход мыслей префекта Константинополя. — Как ты понимаешь, сиятельный Софроний, я замешан в этом деле никак не меньше Целестины и не в моих интересах ее выдавать. Иное дело — Лупициан. Комит потерпел сокрушительное поражение. Терять ему, как ты понимаешь нечего. И он сделает все возможное, чтобы переложить хотя бы часть своей вины на других. Я мелкая сошка, Софроний. Простой нотарий. А вот ты совсем другое дело. Как только до Валента дойдет слух о патрикии Руфине, божественный император тут же начнет искать изменников. Не исключено, что ты в этом ряду будешь первым.

Софроний и без подсказки Пордаки понимал, чем может обернуться для него мятеж готов. Ведь именно он предложил магистру Петронию назначить Лупициана на должность командующего вооруженными силами империи во Фракии. Кто же тогда знал, что полководец, одержавший немало побед во славу Рима, окажется таким болваном. Мало того, что он проиграл решающую битву варварам, так он еще и упустил обоз с сокровищами Прокопия.

— Лупициана следует устранить раньше, чем он встретится с Валентом, — тихо подсказал Пордака.

Софроний промолчал. Убить комита нужно так, чтобы даже тень подозрения не упала на префекта Константинополя. К тому же у Софрония не было под рукой человека, способного без шума устранить Лупициана.

— Пятьдесят тысяч, — тихо сказал Пордака. — И я готов избавить тебя, сиятельный Софроний, от больших хлопот.

Сумма была неподъемной для небогатого префекта. О чем он со скорбью в голосе сообщил жадному нотарию. Пордаке пришлось напомнить рассеянному Софронию, что несколько дней назад тот получил из рук Целестины немалый куш.

— Я оплатил долги, — нахмурился Софроний. — Побойся Бога, светлейший.

— В таком случае, префект, у меня есть к тебе предложение, — сказал Пордака, оглядываясь на двери. — Для войны во Фракии потребуется много фуража и продовольствия. А у меня на примете есть два купца из Сердики. За вполне приемлемую сумму они тебя засыплют зерном. А когда цена на хлеб поднимется, ты станешь хозяином положения.

— Ты отлично знаешь, нотарий, что чиновникам запрещено заниматься торговлей, а уж тем более спекуляциями, — нахмурился Софроний.

— Как префект Константинополя, ты просто обязан сделать запасы продовольствия на случай затяжной войны, а то и осады города мятежными готами. И никто никогда не узнает, какая часть ушла на нужды армии, а какая была распродана страждущим. Это золотое дно, Софроний. Ты станешь самым богатым человеком в империи.

Предложение Пордаки казалось соблазнительным. По всему было видно, что война с готами затянется надолго. А подвоз зерна из разоренной Фракии, скорее всего, прекратится вовсе. Никто, включая императора, не осудит префекта, если он заранее побеспокоится о хлебе насущном. К сожалению, у Софрония было слишком мало денег, чтобы провести столь грандиозную операцию.

— Обратись за помощью к разумным людям, — подсказал Пордака. — К сиятельному Петронию, например. Или к сиятельному Арапсию. Они люди небедные, не говоря уже о том, что оба имеют доступ к императорской казне.

— Я подумаю, Пордака, — небрежно бросил Софроний. — А пока тебе придется отправиться в Антиохию к божественному Валенту. Это приказ магистра Петрония, ибо никто лучше тебя не знает обстановку во Фракии.

Пордаке ничего другого не оставалось, как только руками развести. Вот она, благодарность сильных мира сего. Человека, только что чудом выскользнувшего из пасти одного дракона, тут же направляют в пасть другого. И еще большой вопрос, кто из этих драконов опаснее.

Император Валент пришел в ярость, узнав о катастрофе, разразившейся во Фракии. Своих постов лишились многие высшие чиновники империи, включая префекта претория Валериана, успевшего послужить многим императорам и наконец-то павшего по вине обезумевших готов. Да что там Валериан, коли даже магистру Петронию пришлось пережить немало неприятных минут, выслушивая гневные речи Валента. Именно Петроний в свое время рекомендовал императору Лупициана как опытного полководца, способного разрешить во Фракии все проблемы. Теперь комит, потерпевший сокрушительное поражение от готов, был объявлен изменником, и за его голову была назначена награда в двадцать тысяч денариев. Нотарий Пордака, посланный Софронием в Антиохию к императору с печальным известием, тоже не был обойден вниманием божественного Валента, его публично облаяли и едва не наградили тумаком. Конечно, получить в зубы от императора — большая честь для чиновника третьего ранга, но спрашивать с простого нотария за поражения полководцев — это уж слишком. Наверное, именно поэтому разъяренный Валент сдержал удар, и физиономия светлейшего Пордаки не понесла большого ущерба.

— О чем думал комит Лупициан, когда бросал лучшие мои легионы под копыта чужих коней?!

— Он думал о мести, божественный император, — не замедлил с ответом Пордака. — Во главе готов стояли те самые люди, которые десять лет назад доставили несчастному Лупициану массу хлопот на границе Фракии и Илирика.

— А о чем думал ты, нотарий? — рыкнул на услужливого чиновника император.

— Я думал о пользе империи, божественный Валент, — с готовностью отозвался Пордака. — С риском для жизни я проник в стан мятежников и узнал имя человека, который бросил тебе вызов.

— И кто же этот негодяй?

— Патрикий Руфин.

Валента считали слабым правителем, но это лишь отчасти соответствовало действительности. Конечно, младший брат уступал и умом и характером старшему, но дураком и рохлей он не был. И если бы не приступы ярости, время от времени сотрясающие его довольно крепкое тело, то он стал бы наилучшим соправителем для императора Валентиниана. К сожалению, Валентиниан умер, и Валент, привыкший быть вторым, неожиданно для себя стал первым лицом в Римской империи. Правда, оставались еще сыновья Валентиниана, но умерший император объявил своим наследником младшего из них, поставив тем самым старшего, Грациана, в весьма непростое положение. Теперь Валент пребывал в некоторой растерянности, не понимая, к кому в данной ситуации следует обратиться за помощью. Как ни странно, определиться с выбором ему помог все тот же нотарий Пордака, заявивший, между прочим, что в смерти Валентиниана виноват все тот же Руфин или, точнее, русы Кия, которых беглый патрикий представляет во Фракии.