пахло плесенью и затхлой сыростью, рассеянные лучи солнечного света неохотно пробивались сквозь щели в рассохшихся деревянных ставнях.

— В каком таком смысле?! — с силой толкнула локтём под бок Ари супруга купца, на что тот согнулся в три погибели и сдавленно промычал что-то нечленораздельное. — Тебе ещё хватает наглости выражаться обо мне в таком тоне?!

— Лучше было отшутиться перед этими головорезами, чем встревать в ссору или сопротивляться. В нашем положении это не особо умно, — дружинник поднял обе руки, связанные друг с другом на запястьях крепкой верёвкой, как бы подтверждая свои слова. — Мы, по крайней мере, остались живы.

— Связанные, бессильные и запертые — пока эта кучка гадов разносят мой дом в пух и прах и грозят что-то сделать с городом?! Не думаешь, что вот так поддаться им будет ошибкой?!

— Время покажет. А на ошибках учатся, — ответил он, наблюдая, как в застоявшемся воздухе лениво кружат пылинки.

— Коли так, ты сейчас должен быть настоящим мудрецом.

Ари устало закрыл глаза и запрокинул голову назад, наваливаясь всем телом на стол, заваленный старыми стёгаными одеялами; Милица же надула губы и сердито пнула трёхногий табурет, что качнулся на месте и следом упал набок.

— Всё так же за словом в карман не полезешь, — ностальгически рассмеялся и вздохнул дружинник, мысленно перелистывая страницы своей былой жизни в столице.

— Всё так же ростом с осину, да умом в скотину, — немного обиженно проговорила она и, не удержавшись, тоже расплылась в улыбке. — Признавайся, у кого нахватался красивых слов? В жизни не поверю, что сам до такого додумался.

— Может, и так, — пожал мужчина плечами и, робея и разрываясь между тем, задать терзавший его вопрос или промолчать, всё же выбрал первый вариант. — Милица…

— Двадцать три года уже Милица.

— Что сталось с нами, Милица?

На чердоке воцарилось минутное молчание, неловкое и заставляющее кошек заскрести на душе. Несколько раз она уже убегала от этого разговора, но сейчас… сейчас все пути для отступления оказались напрочь отрезаны.

— А что сталось? Ты продолжил свою службу, из гридя в дружину попасть редко кому удаётся. Я своё тоже сполна отработала и получила положенную награду.

— Кто в любви мне клялась? Твердила, что ждать будет, ночей не спать и молиться всем богам?!

— Думаешь, не ждала? Не молилась?! — толстушка пронзительно посмотрела в глаза своему собеседнику и горько помотала головой. — Не тешила себя надеждами? Али не веришь моим словам, как не стоило мне вестись на твои сладкие как мёд обещания? Чего замолчал, язык проглотил? Или ответить нечего?

— Ты знала, что отправлюсь я с князем и воеводой в полюдье (4), так почему не дождалась? Отчего за другого пошла?

— Зарекался ты, что вернёшься в берзне (5). Почался ледоход на Днепре, зажурчала да запела Лыбедь — нет тебя. В кветне (6) прилетели касатки (7) да свили гнёзда, распустились листья — нет тебя. В травне (8) вспахала соха сыру землю — всё нет тебя.

— Мал окаянный в Коростене закрылся. Супротив приказа воеводы мне пойти следовало? Бросить всё и к тебе в стольный град прискакать?

— Вовсе нет, служба дороже дружбы, Ари, — прикусила полную, похожую на сочную сливу губу, девица. — Не в том дело, что месяцем меньше ждать или месяцем больше…

— А в чём тогда?

— На годы это ожидание, как ты не понимаешь? С весны по осень одной мне кручиниться, одной мне детей пестовать, одной мне молиться и тревожиться, вернёшься ты или нет, а коли вернёшься — живым ли, не изувеченным ли? Не такой я судьбы хотела, не о такой семье мечтала.

— Вот и пошла за этого жирного толстосума?! Купил он любовь твою, у меня-то нет стольких богатств!

— Знаешь ты, что во дворе государевом каждый травень смотрины невест. Приезжают гости, от бояр до купцов, от отошедших от бранных полей дружинников до князьков, чтобы выбрать суженую себе из числа служилых девиц или рабынь, коих освободили от дел. С двенадцати лет я была при дворе, от чернавки до ключницы прошла путь — так чего бы и не уйти на покой? Вот госпожа и уговорила поучаствовать. Вепрь…

— Гад твой Вепрь! Видел я, как рукоприкладством он занимается, как шагу тебе ступить не даёт!

— Вепрь, — перебила его Милица, — Пылинки с меня сдувал, жемчуга да парчу обещал. И у очага каждый день дома, и дети без отца и кормильца не останутся, как при дружиннике. Что до отношений наших, то сорвался он, разозлился, вот и…

— Вот и позволила ты ему себя в грязь втаптывать? Не узнаю я тебя, будто иной человек передо мною! Прежняя Милица одним взглядом могла поставить на место кого угодно, от холопа до тивуна, а теперь что?! Куда она пропала?

— Жена она, не ключница и не домоуправительница. Не пристало жене роптать на судьбу или выносить сор из избы, Ари. Не пристало жене быть непокорной.

— Твоими же словами говоря… — воин вцепился глазами в её лицо, выражавшее одновременно и сомнение, и сожаление, и смирение разом. — Такую ты судьбу хотела? О подобной ли семье мечтала?

* * * * *

В трюме корабля пахло речной водой и мокрой древесиной. Вдоль стен выстроились ящики и бочки, отбрасывая глубокие тени в тусклом свете от пламени свечей, в центре же, за круглым столом, собрался десяток человек. Мужчины и несколько женщин что-то оживлённо обсуждали между собой, но, едва только внутрь вошла ещё одна фигура, хрупкая и одновременно статная, они все как один замолчали — и единственными звуками остались скрип корабля и шум волн, бьющихся о корпус судна.

Медленно посмотрев на каждого из присутствующих, она обошла стол с восседающими за ним по кругу, прежде чем заняла своё место между устроившей представление у лавки Хруща нищенки и одноглазого головореза. Кто-то из наёмников с любопытством смотрел на главного в их иерархии, кто-то, напротив, отвёл взгляд и побоялся попасть под горячую руку.

— Всё ли идёт по плану? Скольких из пятерых уже настигла судьба?

Суровый одноглазый бородач, запустив руку под стол, достал оттуда грубый холщовый мешок и вывалил на его стол отвратительное содержимое: одна за другой оттуда посыпались… человеческие головы. Посиневшая, с ссадинами — Вола. Блестящая от сала и пота, с окровавленными зубами и губами — Вепря. И, наконец, лохматая, с оспинами на лице — Хруща.

— Осталась Лана — но это будет проще простого, и старый лис, — наклонившись вперёд и рассматривая головы с каким-то… удовольствием, заявила фигура. — Персты?

Тот же мятежник вывалил из кармана три отлитых из серебра человеческих пальца весьма