Завершался двенадцатый день варшавской обороны. Восемнадцатое августа 1943 года.

Здесь еще осталась зеленая трава. Пахнущая летним лугом, как до войны. В городе одна лишь пыль и битые камни. И немцы ходят в двадцати шагах, не скрываясь — что им прятаться, это их тыл. А ты лежишь, почти не дыша, ветер стих совсем, любой шорох будет замечен. Хотя не эсэс, зенитчики, вон и флак счетверенный торчит, задрав вверх стволы. Это им не поможет: если начнется, эти гансы покойники все — но если поднимется тревога прежде времени, то все будет напрасно.

Владек гордился, что для выполнения этого задания выбрали именно его, в числе тридцати трех добровольцев, кто ждали своего часа у аэродрома Бабице, просочившись сквозь немецкие позиции. Отчего-то здесь, на севере, немцы не напирали так, как на юго-западе — и бойцы, знающие местность, прошли без проблем. Причем в траншеях по окраине города готовился к атаке Первый повстанческий полк, даже с пушками и танком «Костюшко» («Домбровского» сожгли три дня назад). Лучшие герои, современные рыцари новой Польши, о которых будут слагать песни и легенды через много лет — но вот путь им откроют они. Все, кто остался в живых от батальона имени маршала Рыдз-Смиглы, и еще от батальона «Жолибож» и батальона «Охота». Жаль, что этого не увидят ребята. Но пан учитель узнает все — после Владек непременно зайдет и расскажет. И поделится пайком — с недавних пор отличившихся награждали дополнительными продуктами как медалями.

Старшим был Гром, ротный из «Жолибожа», поручик еще довоенного Войска Польского. Он смотрел на мальчишек свысока, и это немного обижало. Еще Владеку не понравилось, когда перед выходом подошел ксендз, предложил исповедаться и причаститься и глядел на них всех, как в последний самый раз. В шестнадцать лет не хочется думать о смерти. Так же, как не думали все остальные друзья — эх, жаль, что они не увидят того, что мы сделаем сейчас!

Янек, Сташек, Марек, Томек, Вацек, Зденек, Стефан, Юзек. За всех вас, ребята!

Аэродром был захвачен повстанцами еще в первые дни. Затем так же быстро оставлен, но все его хозяйство сумели вывести из строя, по крайней мере, немцы отсюда не летали, но держали усиленный взвод охраны, и зенитчиков. И их особой группе надо было в условленный час, связав немцев боем, зажечь огни, на которые прилетят английские самолеты и сбросят десант, или даже сядут и выгрузят пушки и танки! После чего десант войдет в Варшаву и разобьет немцев — непременно разобьет, ведь это настоящие солдаты, а не недоразумение, как мы!

Сигнал должен был подать Гром. Но все лежали и с напряжением слушали, не летят ли самолеты. От немцев доносился разговор, смех, они ходили не пригибаясь, не прячась, как по своей земле. Что уже вызывало ненависть и страстное желание их убивать. Как позавчера, когда в Мокотуве они столкнулись с патрулем — сначала тех приняли за немцев, но с той стороны кто-то окликнул, не разобрав в темноте: «Эй, Мыкола, ты?» И тогда они все, без команды, вскочили и бросились на врагов, стреляя на ходу. Немцы еще куда ни шло, за века Варшаву брали на копье или на штык бранденбуржцы, пруссаки, саксонцы, шведы и сам великий Наполеон, но чтобы дикие схизматики с востока?! Москалей быстро перебили, последних достреливали в голову, чтобы наверняка, но на шум набежали другие, со всех сторон, и поляки едва ушли тогда, потеряв четверых. А после, уже в подземелье, смеялись, вспоминая, «как мы им дали!» Ну не место в Европе диким азиатам — чтоб не высовывали немытых морд из своей Сибири, здесь все же цивилизация, культура, нести которую слаборазвитым народам — это наше право и долг перед человечеством, как говорил пан учитель.

Только бы британцы прилетели! А не вышло, как в тридцать девятом. Когда, как рассказывал пан учитель, Сталин и Гитлер сговорились в Москве поделить пополам Польшу, и ведь англо-французская делегация присутствовала при этом тоже. Что пообещали русские за невмешательство, чем подкупили гарантов польской свободы? Польшу все предают и продают, потому что она не так сильна и богата, как должно ей быть. Значит, чтобы процветать в этом мире, надо быть сильными. Вернуть себе «крессы всходние» и исконно польские земли на западе и на юге, да ведь пан учитель говорил, что когда-то и герцогство Пруссия, и герцогство Бранденбург, где столица Берлин, были покорными вассалами польских королей! Великий Сигизмунд Третий был королем и Польши, и Швеции, а в Москве сидел сначала польский князь Димитрий Первый, а затем сын Сигизмунда, Владислав Четвертый, законно избранный русским сеймом вместо этих неудачников царей Шуйских, и подло свергнутый Мининым с Пожарским. А Стефан Баторий и Генрих Валуа — ведь это значит, что мы имели право и на французский, и на венгерский престолы! Славные же были времена рыцарей Сенкевича, когда Речь Посполита была одной из сильнейших держав Европы! Ну отчего тогда же не удалось окончательно решить русский вопрос, не только «от можа до можа», но и от Одры до Урала, пронеся светоч истинной христовой веры вместо православной ереси? Как сказал пан учитель, не хватило лишь вождя. А вот если бы… Но нет такого жанра — «альтернативная история» — ни в науке, ни в литературе; но представим, мальчики, что нашелся бы такой вождь, равный Сигизмунду, Баторию или Собесскому, которому удалось бы собрать и повести благородную шляхту в новый крестовый поход! Ведь Смоленск тогда был польским, и до Москвы надо было пройти совсем немного, и реально было осуществить то, что не сумел Наполеон, даже меньшими силами, ведь очень многие русские бояре сочувствовали истиной вере, ну а хлопы, кто их спросит — будут верить в то, что им укажет король! Бедная Польша, ну отчего бог разгневался на нее последние три столетия? Двадцать лет, как удалось вернуть давно ожидаемую свободу, разбить русские орды под Варшавой в двадцатом году — и вот снова испытание. Но с нами Британия и Бог! Где же самолеты, Езус Мария?

Шум моторов, или послышалось? И тут рядом раздался выстрел, затем еще и еще — началось! Приподнявшись, Владек выпустил очередь в немцев у зенитки, с двадцати метров промахнуться было нельзя. Вперед, за Варшаву, за Польшу, за свободу, за границы от моря до моря, за новые земли! За лучшую жизнь и счастье тех, кому жить тут после нас!

Немцев оказалось не взвод, а не меньше караульной роты. С той стороны аэродрома бешено лупила такая же четырехстволка, не давая поднять головы. И у немцев были два танка, пусть совсем старые, Рено-18, привет с прошлой войны, но это все же была броня, которую не взять пулей. И не добросить гранату или бутылку — слишком далеко. Что-то кричал Гром, затем вдруг захрипел и ткнулся лицом в землю. Но слева разгорался огонь, за ним еще один, и летели в небо зеленые ракеты. Зенитка вдруг заткнулась, и там, где она стояла, тоже послышалась стрельба и взрывы гранат. И ясно были слышны самолеты, много самолетов с запада!

Владек выпускал обойму за обоймой, целясь по вспышкам выстрелов напротив. И попадал, потому что несколько стрелков с той стороны прекратили огонь, по крайней мере, с прежнего места. Считая тех, кого он убил в начале боя, на его счету сегодня было не меньше десятка врагов. Ребята, вы гордились бы, увидев! Это будет славное дело, о котором вспомнится… Граната-«колотушка» упала рядом. Вспыхнуло — и наступила тьма.

Он очнулся — через минуту или час? Лежал на спине, на том же месте, и нельзя было пошевельнуться, страшная боль в плече и в боку. И немецкие голоса совсем близко. А выстрелов не было почти, изредка стучали одиночные. Это не бой, добивают еще живых. Немец встал рядом, что-то сказал, занес винтовку с примкнутым ножевым штыком. И тут Владек увидел в небе парашюты, много парашютов, десятки, сотни, тысячи. Он улыбнулся, счастливый — за секунду до того, как штык пригвоздил его к земле. Значит, все было не напрасно. Англичане пришли. И Варшава будет свободной!