— За этой теорией — годы напряженного труда и изысканий, — возразила Оливия.

— Ты слишком традиционно подходишь к Гарри, — проговорила Молли. — Но здесь другой случай. Я не хочу вдаваться в тонкости психологии, но, поверь мне, Гарри — не такой, как все.

Оливия фыркнула:

— Это смехотворное заявление лишний раз доказывает, насколько ты неинформированна и наивна. Ты ничего не смыслишь в клинической психологии, Молли. В твоих высказываниях — сплошные фантазии.

— Мне кажется, — сухо заметил Брэндон, — тебе, Оливия, пора остановиться в своих рассуждениях об особенностях психики Гарри. Я обещал ему, что буду сдерживать твои порывы.

Оливия вспыхнула:

— О чем ты?

— Гарри раздражает твоя назойливость, — объяснил Брэндон. — И я не могу его упрекнуть. Знаешь, что я тебе скажу? Молли права. Гарри оказал мне огромную услугу. И самое малое, чем я могу отплатить ему, это оградить от твоих настойчивых рекомендаций. Что бы ты ни говорила о Гарри, он очень умен. Если же ему все-таки захочется получить профессиональную помощь психиатра, пусть он найдет ее вне семьи, договорились?

Оливия явно растерялась. Она попыталась было возразить, но не решилась и угрюмо замолчала.

Брэндон перевел взгляд на Молли.

— Думаю, мы все вас поняли. Я, например, готов согласиться с вашей точкой зрения. Со стороны действительно выглядит так, будто мы пытаемся так или иначе эксплуатировать Гарри.

— И еще пытаетесь втянуть его в войну, которую не он развязал, — заключила Молли.

— Вот именно, — пробормотал Джош. — Я прожил с ним не один год, как вам известно. И знаю, как нелегко ему приходилось. Вы вечно за ним охотились, пытались привлечь каждый на свою сторону. Молли права. Каждый из присутствующих за этим столом бросался к Гарри, когда им от него что-то требовалось.

Даниель надменно вскинула подбородок.

— Я протестую. Никто из нас не эксплуатировал Гарри. У него есть определенные обязательства перед своей семьей, и он время от времени их выполнял. Вот и все.

— Что бы мы сейчас ни говорили, — вмешался Гилфорд, — очевидно, что у Молли совсем иной взгляд на ситуацию. И, нравится нам это или нет, она собирается стать женой Гарри. По-моему, она предельно ясно изложила свою позицию. Никому из нас, думаю, не хочется прорываться к Гарри через возводимые ею кордоны. Как его жена, она, конечно, будет обладать определенной властью. И если решит изолировать его от нас, без труда сможет добиться этого.

Эванджелина окинула Молли оценивающим взглядом.

— Что вы от нас хотите?

— Собственно, с этого я и начала наш разговор, — ответила Молли. — У меня два требования.

Джош с нетерпением воскликнул:

— Какие?

— Первое: в преддверии свадьбы мне бы хотелось, чтобы вы устроили настоящую холостяцкую вечеринку для Гарри. И чтобы на нее собрались мужчины из обеих семей. Все до единого. Никакие извинения не принимаются. Джош и Брэндон займутся организацией.

Все затаили дыхание. Джош и Брэндон робко переглянулись.

— Второе, — продолжала Молли. — Я хочу, чтобы на нашей свадьбе присутствовали все без исключения родственники Гарри. Те, кто не придет, вряд ли смогут общаться с Гарри в течение ближайших пятидесяти-шестидесяти лет.

— О Господи, — проворчал Паркер. Молли оглядела застывшие от изумления лица родственников.

— Я ясно выразилась?

Джош ухмыльнулся.

— Предельно.

Она строго посмотрела на него.

— И еще вот что: на вечеринке чтобы не было никаких голых девиц, выпрыгивающих из тортов. Понятно?

— Да, мэм, — кивнул Джош. — Никаких голых девиц. Понял.

В этот момент в зал вплыл официант с огромным подносом, уставленным всевозможными блюдами.

— Ну что ж, — сказала Молли. — Давайте поедим.

Гарри проснулся в полночь. Сон отступал постепенно. Гарри тихо лежал, соображая, проснулся ли окончательно. Странное ощущение — его ничто не беспокоило, ночных кошмаров не было, как не было и никаких эмоциональных всплесков.

Вдруг что-то подсказало ему, что Молли тоже не спит. Он притянул ее к себе. Тихонько бормоча, она теснее прижалась к нему. Он просунул ногу между ее бедер.

— Что-то не так? — зевнув, прошептал он.

— Нет, все в порядке.

— Ты уверена? — Он погладил ее по плечу. Запах ее тела согревал, волновал, возбуждал. И некоторые органы чутко реагировали на него.

— Уверена. Я просто лежала, думала.

— Пыхтела. — Он поиграл мочкой ее уха.

— Что?

— Ты пыхтела. — Он приспустил бретельку ее ночной сорочки, обнажив одну грудь. Она так уютно легла в его ладонь. Мягкая. Теплая. Волнующая. — Я слышал.

Она пропустила его слова мимо ушей.

— Гарри, что ты делаешь?

— Неужели трудно догадаться? — Гарри наклонил голову и поцеловал сосок. Тот напрягся от прикосновения его языка.

— Гарри? — Молли нежно погладила его плечи.

— Да? — Он переместил руку ей на живот.

— Что ты думаешь насчет первого числа? Осталось две недели.

— А что будет первого числа? — Он бередил пальцами пушок в ложбинке меж ее бедер, ощущая тепло манящего лона, в которое, он знал, скоро погрузится.

Молли вздохнула.

— Наша свадьба. Келси к тому времени вернется с практики. Я… Гарри. — Она запустила руку в его волосы, извиваясь от его возбуждающих прикосновений.

Гарри почувствовал, что начинает испытывать удовлетворение. Ее восприимчивость к его ласкам с каждым разом становилась все более осязаемой. В голове у него родилась ассоциация с игрой на музыкальном инструменте. Чем дольше они репетировали совместную партию, тем слаженнее звучал их дуэт.

— По-моему, первое число — это прекрасно, — прошептал Гарри.

— Ты успеешь закончить свою работу? — Молли уже задыхалась от страсти.

— Да. — Он раздвинул ей ноги и медленно вошел в нее. — По мне — чем быстрее, тем лучше.

Он даже не стал бороться с искушением извергнуть в нее свое семя. И этот естественный порыв принес обоим неизъяснимое блаженство.

У Гарри возникло ощущение, будто до сих пор он жил в зашторенной комнате. Сейчас же окна распахнулись настежь, и он увидел мир во всей его красе.

Потом он долго нежился в полудреме, наслаждаясь приятной опустошенностью, которую принес акт любви.

Лунный свет заливал постель, рядом, прижавшись к нему, лежала Молли, и глубокое чувство, которому он не мог подыскать названия, разливалось в душе.

Гарри с праздным любопытством задумался о природе этого незнакомого чувства. Ему оно показалось чем-то похожим на молчаливое пение. Нет, и все-таки это было чувство.