Казалось, Карптон пользуется представившейся ему возможностью лишний раз повторить ее имя, чего ему прежде не позволял характер их отношений. Но он не плакал, словно был убежден, что если поддастся горю, то окончательно потеряет себя.

Леди Хелен, прочитав его мысли, подошла к горке, достала бутылку бренди и подлила еще. Она сама была серьезна и собранна.

— Когда вы последний раз виделись с Еленой? — спросил Линли.

— В воскресенье вечером. Здесь.

— Она не осталась на ночь? Привратник видел, как утром в понедельник она отправилась на пробежку из Сент-Стивенз-Колледжа.

— Она ушла от меня… Где-то около часа ночи. Чтобы успеть до закрытия ворот.

— А вы? Вы тоже отправились домой?

— Я остался. Я всегда остаюсь здесь на выходные, вот уже около двух лет.

— Ясно. Вы живете не в городе?

— В Трампингтоне.

— Увидев недоуменное лицо Линли, Карптон добавил:

— Да, инспектор. Трампингтон отсюда в двух шагах, зачем, спрашивается, мне оставаться здесь на выходные. Причем два года подряд. На самом деле ночлег здесь обусловлен совсем другими причинами, а не расстоянием. Елена появилась потом.

Сигарета в пепельнице потухла. Карптон прикурил еще одну и налил бренди. Это снова придало ему уверенности.

— Когда Елена сказала вам, что ждет ребенка?

— В среду вечером, как только результаты теста стали известны.

— Говорила ли она вам раньше о своей возможной беременности? Она делилась с вами своими опасениями?

— Нет, до среды я не слышал ни слова о беременности. Не имел представления.

— Вы знали, что она не предохраняется?

— Мне казалось, эту тему не нужно обсуждать. Леди Хелен повернулась к Карптону и спросила:

— Но доктор Карптон, разве человек с таким образованием, как ваше, станет взваливать всю ответственность за контрацепцию на женщину, с которой отправляется в постель? Неужели вы не поговорили с ней загодя? .

— Я не видел необходимости.

— Необходимости, — медленно повторила леди Хелен.

Линли вспомнил о нераспечатанных противозачаточных таблетках, которые сержант Хейверс нашла в ящике стола у Елены. Вспомнил отмеченный день в феврале и выводы, которые они сделали.

— Доктор Карптон, вы предполагали, что Елена как-то предохраняется? Она говорила вам об этом?

— Чтобы поймать меня на крючок? Нет. Она ни слова не говорила о предохранении. А для меня это было не важно.

Карптон взял бокал с бренди и поставил его на ладонь. Казалось, он медитирует. Линли раздражало, что до правды в таком щекотливом положении напролом не добраться.

— У меня складывается ощущение, что вы ходите вокруг да около и не решаетесь произнести что-то вслух. Может, вы, наконец, скажете мне правду?

В воцарившейся тишине отзвуки джазового концерта ритмично ударялось в окна, слышно было, как Рэнди, импровизируя на трубе, берет высокие ноты в очередной пьесе. Потом донеслось соло ударника. И снова мелодия. Виктор Карптон поднял голову, словно подчиняясь велению музыки:

— Я собирался сделать Елене предложение. Если честно, я радовался представившейся возможности. Но ее ребенок не был моим ребенком.

— Не был…

— Она не знала этого. Она думала, что я его отец. Я не разуверял ее. Но отцом я не являлся.

— Вы, кажется, уверены в этом.

— Да, инспектор, уверен, — с безграничной грустью улыбнулся Карптон. — Три года назад я сделал вазэктомию[29]. Елена ничего не знала об этом. Я не говорил ей. Я никому об этом не сказал.

Недалеко от жилища Карптона над рекой Кем возвышалась терраса. Она отделялась от сада кирпичной стеной, вдоль которой рос зеленый кустарник и стояли несколько скамеек, где в хорошую погоду весь колледж принимал солнечные ванны и слушал хохот тех, кто сплавлялся на лодках к Мостику Вздохов. Линли и леди Хелен отправились на эту террасу. Несмотря на потребность поделиться влечатлениями о событиях вечера, Линли не сказал ни слова. Он сосредоточился на внутренних ощущениях.

Ветер, который не прекращался последние два дня, успокоился. Только по Бэкс то и дело скользило прерывистое и слабое дыхание холода, похожее на вздохи самой ночи. Скоро исчезнет и оно, только тяжесть морозного воздуха к утру превратится в туман.

Было начало одиннадцатого. Линли и Хелен вышли от Виктора Карптона через несколько минут после окончания концерта, на улице еще были слышны голоса студентов, окликающих друг друга по дороге домой. В сторону террасы никто не направлялся. Учитывая температуру на улице и поздний час, Линли решил, что вряд ли им кто-то помешает на уединенной скамейке у реки.

Они расположились в южном конце террасы, у стены, защищавшей их от последних порывов ветра. Линли обнял и притянул Хелен к себе поближе. Он прижался губами к ее голове, чувствуя скорее потребность физического контакта, чем желание приласкаться, и она уступила, неясно, но настойчиво прижавшись к нему. Леди Хелен молчала, но Линли не сомневался, что прочитал ее мысли.

Как большинство людей, долго державших в себе свою тайну, Виктор Карптон воспользовался случаем выговориться. Линли заметил, что сочувствие к нему сердобольной леди Хелен улетучивалось по мере того, как разворачивался его рассказ. Она все дальше от него отодвигалась. Она хмурилась. Несмотря на то, что разговор с Карптоном был решающим для всего расследования, Линли с таким же вниманием смотрел на леди Хелен, с каким слушал историка. Ему хотелось извиниться перед ней, извиниться за всех мужчин, извиниться за все некрасивые поступки, о которых Карптон сообщал без тени раскаяния на лице.

— Мне хотелось жить. Это единственное мое оправдание, я знаю, что оно не слишком убедительное. Только из-за детей я оставался в семье. Я бы продолжал лицемерить и прикидываться счастливым. Но я не собирался жить как священник. Меня хватило на два года такой жизни, мертвой жизни. Мне снова захотелось жить.

— Когда вы познакомились с Еленой? — спросил Линли.

Карптон отмахнулся. По всей видимости, он хотел рассказывать, как считал нужным и столько времени, сколько понадобится.

— Вазэктомию я сделал не из-за Елены. Просто я выбрал определенный стиль жизни. Сексуальная революция уже свершилась, поэтому в отношениях с женщинами я решил вести себя проще. Но я не хотел неожиданно сделаться папочкой, вот и пошел на такую операцию. А потом отправился на охоту.

Карптон поднял бокал и язвительно улыбнулся.

— Падение с неба на землю оказалось очень болезненным. Мне было сорок пять, моложав, прекрасная карьера, которая льстила моему самолюбию, я был относительно известным, относительно уважаемым преподавателем. Мне виделись толпы женщин, готовых броситься на меня и с удовольствием жмуриться от одного факта, что им удалось переспать с преподавателем Кембриджа.