Расклад нынче выпадал странный, что так что эдак. Захария Митрофановна даже кликнула Дуньку, девку свою, чтоб колоду , значит, сняла.

– Чегой это, барыня? - спросила Дунька, щурясь на расписные картинки. - Никак сызнова повешенный?

– Дура, - ругнулась старуха беззлобно, - дерево это, значит, про родню вспомнить надобно.

– Племяш в столицах чудит? Али в гости вашего соколика ждать?

– То-то и оно, что по картам иного полу гость получается, гляди, к дереву всадник притулился, а к нему карта женская легла.

– Дык, а баба откуда? Из родни то у вас только Митрофанушка брата покойного сыночек и остался.

– Поживем увидим, - решила мещанка Губёшкина, более известная в Крыжовене как провидица Зара, и аккуратно собрала колоду в резной ларчик. Инструменты свои она предпочитала содержать в порядке.

Гость, а точнее гостья, явилась в дом на Архиерейской улице под вечер. Тренькнули колокольцы извозчичьих саней, грубый мужской голос пробасил под окнами:

– Туточки, барышня, ваша тетушка проживают.

Дунька, прилипшая к заиндевелым стеклам, сообщила барыне:

– Девица, шубка на ей, шапочка. «Ванька» сундук с саней тащит, сейчас в дверь колотить примется.

– Отворяй, - велела Захария Митрофановна, кутаясь в расписную неклюдскую шаль.

Девка выскользнула в сени, завозилась, обувая валенки. Раздался уверенный стук в дверь, скрипнули петли, в комнату потянуло морозцем.

– Гостью вам, Дуняша, привез, - басил «ванька», - из самого Мокошь-града барышня, тетушку, говорит, проведать желаю любезную.

Губешкина выглянула в сени:

– Сундук сюда, мил человек, да снег допрежь с ног обколоти, не неси в дом.

Девица потопала за порогом, обувка у нее была не особо по погоде, кожаная, тонкая, вошла, прищурилась над запотевшими стеклышками очков, зыркнула на нетопырье чучело над столом, на шар хрустальный, высмотрела в красном углу икону и чинно на нее перекрестилась.

– Дражайшая моя Захария Митрофановна, – прожурчала приветливо, с протяжным столичным «а», – неужто забыли Гелюшку свою непутевую?

Извозчик, поставив багаж в гостиной, мялся теперь в сенях, ожидая за услугу. Старуха молчала, ей было интересно, как «непутевая Гелюшка» дальше выкрутится. Она не подвела, вынула из муфты денежку, с поклоном протянула Ваньке, да не забыла носочком ботильончика на порожек ступить, чтоб, значит, через порог не передавать, плохих примет не множить:

– Спасибо, мил человек, куда надо доставил. Моя родственница, как сей час помню эти очи черные с родительской заботой на наши шалости с кузеном Митрофанушкой взирающие.

Извозчик бормотал «спасибо на спасибо».

– Вы, барышня, как нужда в санях будет, меня кличьте, Антип меня звать, любому уличному постреленку велите, или вот Дуняше тутошней, сразу примчусь и доставлю, куда скажете. А к Кузьме не садитесь, ненадежный он человек.

– Буду иметь в виду, - пообещала девица, скидывая на руки Дуньке лисью шубку, муфту придержала, ловко перекладывая ее из руки в руку. - Ступай, Антип, может успеешь со станции ещё пассажиров взять. У вас в Крыжовене, тетушка, оказывается спрос на гужевой транспорт опережает предложение. В форменную баталию пришлось с каким-то неучтивым господином за сани вступить.

Платьице на гостье было ладное шерстяное, серое со шнуровой витой отделкой, на плечи из-под лисьей папахи свисали ярко-рыжие локоны. Экая модница. Столичная штучка.

Зеленые глазищи остановились на Губешкиной и старуха громко велела:

– Дунька, дура, двери-то запри, чтоб, значит, любимую племянницу не морозить. Да чаю поставь с дороги.

Пока «ванька» Антип уходил, а девка возилась в сенях, рыжая медленно пересекла комнату:

– Простите, – выдохнула она тяжело, – этот маскарад, Захария Митрофановна.

– Вcе развлечение, - решила старуха и быстро спросила. - В муфте что прячешь?

– Заметили? - девица села, положила на стол глухо стукнувший меховой цилиндрик. - Митрофан Митрофанович предупреждал меня о том, что его тетушка обладает быстрым умом. Мы с вашим племянником коллеги, в одном присутствии службу несем.

Вернувшаяся в комнату Дунька испуганно ахнула, когда из муфты появился черный вороненый револьвер.

– Позвольте отрекомендоваться, - девица стянула перчатки, ее пальцы быстро отщелкивали что-то в смертельном механизме, - чиновник седьмого класса чародейского приказа надворный советник Εвангелина Ρомановна Попович.

Дунька ахнула сызнова, баб-чиновниц ей раньше видеть не приходилось, как и баб-сыскарей.

– На кухню ступай, - велела старуха, - чаю спроворь, да чего ещё к чаю, баранок там, варенья брусничного… Что еще? Буженины. Третьего дня от Старуновых занесли. А прознаю, что ты с этому Антипу-лошадному хозяйские разговоры передаешь, накажу.

Девка ушла. Сыскарка отложила револьвер.

– Спасибо, Захария Митрофановна.

– Давай уж по-простому, без отчеств, – хмыкнула Губешкина. - Родичи как никак. Тетушкой кличь. А я тебя, значит, Γелюшкой.

Попович улыбнулась и сняла очки:

– Митрофан уверял, что есть у вас авантюрная жилка.

– Письмо-то от племянничка доставила?

– А как же, - она достала из поясного кармашка запечатанный конвертик, - только там о деле моем ничего не сказано.

Губешкина поддела сургуч кончиком изогнутого жертвенного кинжала:

– Оно и понятно.

«Тетушка Захарочка, - писал Митрофан своим каллиграфическим почерком, - прости меня непутевого, что давно тебя корреспонденцией не баловал. Весь в делах, весь в заботах. Начальство по самую маковку работой завалило. Даже четверти часа, чтоб на почтамт забежать, не находится. Хорошо хоть оказия с Гелей образовалась…»

Пока хозяйка читала, Дуняша накрывала на стол. Сыскарка, заметив опасливые взгляды прислуги, револьвер убрала.

– Значит, вольская родня? - уточнила Γубешкина, сворачивая письмо.

– Седьмая вода на киселе, - кивнула барышня. - Вы уж и думать о нас забыли.