Вообще-то приходить Трёстюр не собирался, решение было принято в последнюю минуту. В его глазах церемония знаменовала конец путешествия, начавшегося давным-давно в полицейском участке Хапнарфьёрдюра. Так случилось, что ни он, ни его мать, ни Сигрун не были проинформированы о похоронах, поскольку никто не ожидал их присутствия. Новость сообщила ему дочь Эйнара, живущая в Норвегии. Она позвонила, и он взял трубку. Звонила она не только для того, чтобы рассказать о предстоящем повторном погребении, но и кое о чем еще. Если то, что сказала та женщина, соответствовало действительности, ее отец был абсолютным монстром. Новостью для Трёстюра это не стало, но он удивился, узнав, что они с братом подвергались насилию со стороны своего отца в детстве, и совсем уж растерялся, когда она сказала, что Эйнар, по всей вероятности, изнасиловал и своего пасынка, Йоуна.

Это объяснило все, и это не объяснило ничего.

Почему подобный опыт приводит к появлению таких разных людей? Брат женщины, сын Эйнара, покончил с собой после долгой борьбы с депрессией. В причине депрессии она не сомневалась. Ей самой удалось преодолеть детскую травму, хотя она и не думала, что выздоровеет когда-нибудь полностью. Йоун, отец Трёстюра, спился и превратился в такого же монстра, как и человек, который его вылепил. Следующее поколение также развивалось по-разному: Сигрун удалилась от мира настолько далеко, насколько это возможно, тогда как он сам всегда показывал миру средний палец и теперь не знал, как остановиться.

Единственное, на что и в самом деле пролила свет история женщины, это причина, по которой Эйнар не отвернулся от своего пасынка, когда Трёстюр, тогда еще ребенок, попытался привлечь к происходящему внимание властей. Речь шла не только о том, чтобы избежать так называемого позора по ассоциации; он боялся, что Йоун раскроет издевательства, которым подвергался в детстве. Странно, что Йоун не сделал этого позже, во время судебного процесса по делу об убийстве, но, возможно, он понял, что это уже не повлияет на решение суда и его наказание.

Телефонный звонок был коротким. После того, как она выговорилась и облегчила душу, они едва обменялись несколькими словами, несмотря на общий болезненный опыт. Так оно сложилось: он был наедине со своими печалями и горестями, как Сигрун и женщина в Норвегии – со своими. Каждому предстояло найти способ справиться с проблемами самостоятельно; держась вместе, они не стали сильнее.

Вот почему он был здесь. Чтобы попытаться расплатиться с мертвецом. Кладбищенский смотритель не знал, что делать, когда до него дошло, кто такой Трёстюр. В конце концов, он, как и большинство людей, избрал путь наименьшего сопротивления, притворившись, будто не знает, что это сам грабитель могил явился посмотреть, как гроб вернется на свое место. С другой стороны, служитель и гробовщики не знали, кто он, не задавали вопросов и, казалось, просто стремились закончить поскорее церемонию.

Служитель захлопнул Библию, но прежде чем отступить, жестом пригласил Трёстюра подойти к могиле. Тот встал на доски, уложенные по обе стороны от ямы. Было ли решение выкопать гроб разумным ходом или только усугубило его проблемы? Он задавался этим вопросом и не находил ответа.

Целью было сделать так, чтобы труп Эйнара осмотрели еще раз, и чтобы полиция поверила Трёстюру, когда он скажет, что смертельный удар нанесла Дагмар. Поскольку никто в системе раньше его не слушал, у него не было оснований ожидать, что на этот раз будет иначе. Но он хотел уменьшить риск получить вместе с Сигрун обвинение в причастности к убийствам, совершенным Дагмар и Орри. Подозрения, естественно, падали на них, поскольку оба имели основания желать смерти жертвам. Вдобавок ко всему, он ужасно боялся Дагмар и Орри, боялся с того рокового вечера. Расправившись с Эйнаром, Дагмар сказала Трёстюру, что не собирается оставлять все как есть, и он до смерти перепугался, что она попробует избавиться от него и Сигрун тоже. Эта пара, казалось, была способна на все.

Теперь этот страх стихал. Все было совсем не так плохо, как вначале. Самым тяжелым был первый год после того, как он стал свидетелем убийства деда.

Всякий раз, когда Трёстюр пытался заснуть ночью, он представлял, как Дагмар и Орри врываются к ним в дом. Тайна убийства и угроза женщины грызли его, подпитывая беспокойство. Ему стало трудно сосредоточиться в школе. Случившееся омрачило его жизнь. Только когда ему пришло в голову избавиться от бремени временно́й капсулы, он ощутил свободу. Некоторое утешение давало знание того, что в земле, в ожидании дневного света, покоится некая информация. Если б его убили до того, как пара отправит по назначению других своих жертв, письмо могло бы помочь разоблачить их. Было невыносимо думать, что они могут убить его и избежать наказания. Однако он не посмел помешать их планам. Тогда не посмел.

Конечно, Трёстюр хотел, чтобы они преуспели; его жажда мести не уступала их, и ему не приходило в голову попытаться обмануть себя. Разница заключалась в том, что он хотел, чтобы пару в конце концов поймали. Оставалось найти подходящий момент, чтобы сообщить о них – не слишком рано и не слишком поздно. Трёстюр попытался выяснить, что его ждет, если он будет прикрывать их слишком долго, и понял, что ничего хорошего не получится. Вот почему он не рискнул позволить им завершить свою миссию. К сожалению. Ему было бы приятно узнать, что Сольвейг исчезла, как насекомое, раздавленное пяткой безжалостного ребенка. Но больше он не пожалел ни о чем.

Трёстюр смотрел на гроб на дне ямы. Это был тот самый гроб, который он и его покорная, забитая мать выкопали несколько дней назад. Во время телефонного разговора дочь Эйнара рассказала, как она смеялась, когда ее спросили, не хочет ли она купить новый.

Он смотрел на битую, поцарапанную крышку гроба. В яме лежали начало и конец всех его бед. Закрыв глаза, Трёстюр глубоко вздохнул и словно вернулся – надеясь, что в последний раз – в тот миг, когда открыл дверь в комнату Сигрун, в тот день, когда Вака пришла к ним домой, чтобы позвонить. Он увидел сестру – с распухшим от слез лицом, сидящую на кровати и расчесывающую щеткой волосы незнакомой девочке. Он услышал собственный мучительный крик, когда стянул с девочки одеяло и осознал, что она мертва. Ему достаточно было увидеть пятно крови на простыне, чтобы понять, что произошло. Он слишком хорошо знал эти пятна.

Трёстюр крепче зажмурился. Этот раз – последний, когда он позволил себе вспомнить. Он уедет отсюда и начнет новую жизнь. Он позволил себе вспомнить голос Сигрун, когда она, между рыданиями, твердила, что Вака плакала и плакала, и ей пришлось сделать так, чтобы отец не услышал ее и не вернулся. Но когда Сигрун отняла подушку, лицо девочки посинело, и она лежала неподвижно. С тех пор она не могла ее разбудить.

Трёстюр заново пережил тот убийственный шок. И как только ему хватило духа взять у Сигрун подушку, отнести в спальню, где их отец лежал в алкогольном ступоре, и прижать наволочку к его безвольным рукам в надежде, что его отпечатки перенесутся на нее?.. Сработало. Он все еще помнил, как вернулся в комнату Сигрун, положил подушку на лицо девочки, схватил сестру за плечи и сказал ей, что она ничего не сделала. Их отец убил ее подругу. Сама она спряталась в шкафу, и теперь ей нужно вернуться туда и ждать, пока кто-нибудь откроет дверь. Возможно, ждать придется очень долго. Пока сестра сидела в темноте, она должна была постоянно думать о том, как их отец положил подушку на лицо девочки. Не она. Она никогда не скажет и слова о том, что, как ей казалось, произошло вначале. Никогда, никогда. Потом он запер ее в шкафу и пошел в свою комнату.