Карача-бек сумрачно глянул на него, пытаясь понять, смеется Нуруслан над ним, или говорит правду. Помолчал, встал с чурбачка и сплюнул в пламя горна.

— Ты чего делаешь? — вскрикнул кузнец. — Нельзя плевать в огонь, а то уйдет, и все дела.

— Не смеши меня, — Карача-бек отправился к выходу, — ты и то убежать не можешь, а огонь и подавно.

— Э, не говори так, хозяин. Обидишь огонь и не будет удачи. Он — друг. Зачем плевать на него? Я каждый раз молитву читаю, помощи прошу, прежде чем разжечь его. Так дед меня научил и во всем нашем роду так было.

— Да плевал я на весь ваш род, — выдохнул Карача-бек, поднимаясь по ступеням. Который день у него не проходило беспокойство от бесполезности затеянного им дела. И он частенько срывал свою злость на слугах, охранниках, а сегодня обидел ни за что и Нуруслана.

Злило, прежде всего, визиря отсутствие нужных и верных людей, которые бы могли стать друзьями и единомышленниками задуманного им дела. Разве что Соуз-хан готов был выполнить любое его указание и то, если припугнуть его или пообещать выгодное дело. Тут же надо было жить не одним днем и отказаться от многого. Карача-бек задумал набрать втайне от Кучума верных ему людей и снабдить их ружьями, пищалями и в нужный момент подойти с вооруженными сотнями к Кашлыку, чтобы самому сесть на ханском холме. Но даже не Сибирское ханство прельщало само по себе Карачу-бека. Он видел себя подъезжающим к Казани, а потом… боязно даже подумать… голова кружилась. От Казани повернуть на Волгу и поднять против русского царя мордву, черемис… Потом спуститься вниз до Астрахани, заручиться союзом с Крымом и отрезать Москву от Волги. Он помнил рассказы отца о главном городе Золотой орды, прозываемом Сарай-Берке. Там бы он основал свою ставку и принимал послов, сидя на настоящем троне, оправленном в золото и драгоценный зуб. Но для этого нужны деньги, много денег. Верные люди. И терпение. У Карачи-бека было лишь последнее, чему мог бы позавидовать речной бобер, столь же терпеливо перегрызающий сильными зубами толстые стволы осин. Зубы у ханского визиря были крепкие. Он легко разгрызал сахарную косточку или баранью лопатку.

Карача-бек прислушался и уловил приближающийся от леса топот копыт. То мог быть лишь гонец из его улуса, преданный Кулар, который один знает, где искать своего хозяина.

Всадник вылетел к приземистым строениям, скрытым от посторонних глаз ветвями ельника, разросшегося вокруг. Натянув поводья, спрыгнул с коня и широко ставя уставшие ноги, направился к визирю.

— С чем прибыл, Кулар? — обратился к нему Карача-бек.

— Хозяин, зовут ехать в Кашлык. Гонец от хана прибыл. Ждет тебя.

— Что ты сказал ему?

— Сказал, как ведено, будто на охоту уехал.

— Правильно сказал. Ладно, отдохни пока, а я соберусь.

Ехали не спеша. Ханскому визирю не пристало торопиться и выказывать беспокойство даже, когда сам хан ждет его. Он не последний человек в Сибирском ханстве и нет нужды как какому-нибудь сотнику гнать коня, чтоб упасть на колени перед шатром своего правителя. Без него не решается не одно важное дело, и все знают о том.

* * *

Кучум был обеспокоен поспешным отъездом в Бухару своего племянника, который исчез, даже не повидавшись с ним, а передал просьбу о лечении в Бухаре через начальника стражи. И это он называет просьбой?! Разве так должен просить мальчишка у своего хана о поездке, да еще ни куда-нибудь, а в коварную Бухару? Смел, слишком смел стал этот подкидыш, которого он мог бы прогнать прочь, но не поступил так лишь из сострадания и… родственных чувств. Впрочем, сделать это никогда не поздно…

Правда, он привез аманата-заложника от князя Немяна, но за этим и посылали его в поход. Ради того и кормят, и одевают, чтобы было кому водить сотни в поход, пока сыновья не подросли, не стали воинами. И он должен знать свое место у ханского престола, а не мнить себя великим башлыком-полководцем, которому после первого же похода необходимо лечение. Чем он мог заболеть? Разве что нечистая совесть мучит. Так в Бухаре ее быстро подлечат недруги, все уши пропоют, как тяжело ему приходится без родного отца сиротой горе мыкать.

Кучум прохаживался по небольшой площадке над склоном Иртыша, глядя задумчиво на противоположный берег, где всегда пасли стадо коней. Жеребята, выгнув спины, носились друг за другом, взбрыкивая ногами, вызывая неудовольствие взрослых коней. Хан долго наблюдал за ними и вдруг непонятная пелена опустилась на луг и кони пропали, лишь яркие размытые краски играли в глазах. Так бывает, если человек долго смотрит на солнце, а потом закроет глаза. Кучум перевел взгляд на небо, но не мог различить даже медленно плывущих облаков, которые он ясно видел, когда выходил к обрыву. В груди что-то тоскливо заныло, щемящая боль появилась и в голове, а глаза резануло, будто ножом полоснули. Он недовольно поднес руку к лицу, опасаясь обнаружить там кровь. Но ее не было… "Что это со мной? Откуда пришла эта боль, и отчего затуманилось все вокруг? Я не могу ослепнуть! Я не хочу ослепнуть! Этого не может быть!!! За что?! Нет! Нет! Нет! Только не это!"

Шатаясь и вытянув руки перед собой, он пошел, боясь оступиться и упасть с обрыва. Наткнулся на дерево, обошел его и, осторожно ступая, так продвигался, пока не услышал чьи-то шаги. Ему стало стыдно, что кто-то может увидеть его слепого и беспомощного. Прислонился к дереву и стоял так, пока человек, шедший навстречу не остановился рядом.

— Что с тобой, мой хан? — услышал он взволнованный голос Анны.

— Ничего, иди.

— Тебе помочь?

— Иди, я тебе сказал! — он чуть не закричал, но она стояла рядом. Он слышал ее неровное дыхание, запах желанного тела. Вдруг пелена на глазах начала таять, и он увидел прямо перед собой испуганные глаза Анны. Ему стало хорошо и он ласково улыбнулся ей, потрепал по щеке. — Прости. Не сдержался…

— Знал бы ты, как я испугалась, когда увидела, что ты идешь от берега с вытянутыми вперед руками. Подумала, может кто-то напал на тебя и ранил…

— Кто бы посмел!

— Я тоже так думаю, но вдруг…

— Не родился еще тот человек, кто посмел бы поднять на меня руку.

— Разные люди окружают тебя, и не ровен час…

— Не смей даже думать об этом.

— Не от моих слов зависит это, — Анна цепко, как больного, держала его за локоть, вглядывалась в лицо, пытаясь распознать причину болезни. Однако Кучум обрел былую уверенность и мягко отстранил ее.

— Оставь меня.

— Можно, я побуду немного с тобой…

— Ладно, все кончилось и я даже не знаю, что это было, но какая-то пелена окутала меня.

— Да, я видела, как ты опять не спишь уже несколько ночей подряд. Тебе надо отдохнуть. Поехали опять на охоту? Вот только я чуть окрепну. Хорошо? — попросила Анна и прижалась к нему нежной мягкой щекой. Прошел уже месяц, как она родила сына, но все еще была слаба и не подпускала его к себе.