Её лицо начало краснеть, покрываться волдырями. Платье взметнулось, и его подол загорелся. Кончик косы тоже вспыхнул, и она расплелась. Волосы веером рассыпались по спине.

И вдруг миг настал. Ждать больше было нельзя.

Как раз тогда, когда стена пламени ударила её прямо в лицо, ведьма выбросила вперёд свой щит, отчаянно желая окружить им всю пещеру и тех, кто в ней находился, – но в течение нескольких мгновений осознала, что не сможет справиться с тем, чему осмелилась противостоять. Она всегда тренировалась только с огнём в очаге, и по сравнению с окружающим её горнилом это было как провести рукой над крошечной свечой.

– Нет! – Ангербода отчаянно запаниковала, когда пламя начало лизать деревянную дверь у неё за спиной. Её платье, кожа и волосы пылали, чернели, всё тело корчилось в агонии так же, как и тогда, на погребальном костре. Нет, нет, нет, нет… я не могу проиграть… не могу…

Женщина колдовала на пределе своих возможностей.

Подавив боль, она отчаянно рванулась к тому глубокому источнику силы, который всегда взывал к ней и которому она всегда сопротивлялась. Теперь ей придётся прибегнуть к нему. Вопреки всему, за что она боролась, в конце концов неудача постигла её. И теперь единственное, что могло спасти её дочь, – та могущественная сила, которую она так долго боялась использовать.

«У меня не выйдет сделать это в одиночку, – подумала ведьма, обречённо хватаясь за эту тьму за пределами своего сознания. – Я недостаточна сильна…»

– Напротив, ты сильна, как никто другой, – ответил знакомый голос. Он эхом отозвался из глубин колодца, полного первородной мощи, из самого начала времён, и Ангербода наконец – наконец-то – узнала этот голос – свой собственный голос. – Эта сила – твоя, Мать-Ведьма. Она всегда принадлежала только тебе. Лишь протяни руку и прими её.

И Ангербода протянула руку.

Щит вспыхнул яркими искрами, когда пламя поглотило её.

Хель очнулась от сна, глубокого как смерть.

Она с трудом села, застонав, солнечный свет ударил ей в лицо через щель в двери. Тело казалось тяжёлым, одеревеневшим; мышцы кричали от негодования. Она свесила ноги с кровати и…

Её ноги. Её… ноги?

Женщина чуть не закричала, когда упёрлась в пол пещеры – ступнями, на которых были мышцы… и кожа… а не просто кости. И выше было то же самое, на обеих ногах, вплоть до… Ошеломленная, она задрала платье и ущипнула себя за бедро. Я не сплю? Это же?..

Истерический смешок вырвался из её горла. Потом ещё и ещё, и у неё никак не получалось остановиться.

Хель не могла вспомнить, когда она вообще в последний раз смеялась.

Она кружилась по пещере на своих новых ногах и хихикала, пока не рухнула обратно на кровать. Когда её голова коснулась подушки, она почувствовала на ней какой-то бугорок, которой прежде не заметила, пребывая в глубоком сне. Она просунула руку, и ладонь коснулась гладкого дерева, ощутила знакомую форму.

Настроение сразу испортилось, как только Хель вытащила маленького деревянного волка. Она повертела игрушку в руках, как в детстве, но ощущение было чужеродным – на ощупь она стала другой. Кто-то вырезал руны на её любимой фигурке, и теперь её было не узнать под подушечками пальцев. Хель со стуком швырнула её на стол, и этот глухой звук эхом прокатился по пустой пещере.

Пустая пещера.

Она замерла и огляделась.

– Мама?

Никого. Каждый предмет в пещере – включая её одеяла, лицо и волосы – был покрыт таким же слоем пепла и пыли, что Хель только что стряхнула и с себя. К двери вела цепочка следов, но они казались довольно старыми.

Женщина подошла к двери и распахнула её, тут же подняв руку, чтобы прикрыть глаза от слепящего солнечного света и яркой зелени.

Зелёная листва. Хель никогда не видела, чтобы Железный Лес был такого цвета – во всяком случае, полностью. Когда она была ребёнком, поляна и деревья поблизости оживали с каждой весной, но сейчас казалось, что весь Лес расцвёл.

Разве все миры не сгорели? Или это последствие Рагнарёка?

Как долго я спала?

– Мама? – снова позвала она, выходя на поляну. От ощущения травы под ногами она почти заплакала от радости. – Мама, где ты? Бальдр?

Никто не ответил.

Как и тогда, в пять лет, будучи брошенной в Нифльхейме, Хель снова оказалась совершенно одна.

И Хель поселилась в Железном Лесу, как и её мать столетие назад.

Ей нечего было надеть, кроме того, что осталось от Ангербоды, поэтому она была вынуждена носить одежду ведьмы: уныло-голубые или некрашеные серые шерстяные платья, простые льняные сорочки. Она взяла себе и старые ремни своей матери, и нож с рукояткой из оленьего рога, лезвие которого было покрыто запекшейся кровью, но по-прежнему острое и полезное после того, как она его хорошенько почистила. Женщина также надела найденные янтарные бусы – так ей нравились блестящие безделушки, да и не видела она, чтобы мать их когда-нибудь носила. А вот поношенные перчатки Хель переложила на рабочий стол в углу, чтобы они не попадались ей на глаза. По какой-то причине они острее всего напоминали об Ангербоде и делали отсутствие её матери ещё более вопиющим, настолько, что было больно даже смотреть на них.

Хель очистила пещеру от пыли и пепла и начала собирать в лесу дрова, ягоды и грибы. Она всегда питала больше симпатии к животным, чем к богам, великанам или потерянным душам, но ей нужно было чем-то питаться, поэтому пришлось расставить силки, как когда-то учила её Скади. По крайней мере, до тех пор, пока не возродится старый огород – женщина нашла запас семян и попыталась посадить их с помощью ржавых инструментов Ангербоды.

В разгар, как она подсчитала, лета растения в огороде заколосились так, что Хель и не снилось, и однажды утром она вышла из пещеры, чтобы с удовлетворением полюбоваться плодами своих трудов.

– Подумать только, а когда-то я правила царством мёртвых, – размышляла женщина вслух, рассматривая особенно красивую репу.

Затем она заметила, как что-то кружится высоко в небе, – и по знакомым очертаниям опознала Нидхёгга, дракона, что был одним из самых первых существ, с которыми она столкнулась в Нифльхейме, и который стал одним из её подданных. Теперь он был лишь напоминанием о прошлом.

И о том, чем прежде была она сама.

– Подумать только, когда-то я была могущественной ведьмой, которая творила захватывающие вещи. – При виде дракона её настроение заметно испортилось. – И вот я здесь, радуюсь репе. Ну и нелепость.

Времена года проходили одно за другим, а Бальдра по-прежнему не было. Следы, ведущие из пещеры, которые она обнаружила, когда впервые проснулась, были свидетельством того, что он тоже выжил – но где же он теперь? Её изначальное беспокойство уступило место гневу, а затем безразличию, по мере того как холодная осень уступила место мягкой зиме, а затем благоухающей весне.