малейшей адвокатской работы; у адвокатов для этого уже были другие разнообразные организации: консультации, кружки защитников и т. д. Все адвокаты по опыту знали свои адвокатские нужды, но об этих работах и организациях в Адвокатском союзе не было речи. Весь его raison d'être[80] был только в опубликовании от его имени политической резолюции о необходимости для написания конституции созвать Учредительное собрание по четыреххвостке. В этом для передовой интеллигенции была вся политическая мудрость этого времени. Вера в то, что Учредительное собрание, так избранное, всеведуще и всемогуще, что оно найдет для всего самое разумное решение, что оспаривать такую «волю народа» есть реакция, была той мистической основой, без которой тогдашнего Освободительного движения было бы невозможно понять. Но тогда многие в это искренне верили. Союзы, по таким директивам создавшиеся, слились потом в один общий Союз союзов. В нем все соглашались видеть единодушную «волю народа». К нему присоединялись, его лозунги повторяли даже те «общественные силы», которые раньше заняли и должны бы были до конца занимать особое положение как земские деятели. Даже земцы не устояли против потока и присоединились к Союзу союзов. К нему по недоразумению старался примкнуть, а может быть, потом и примкнул и Крестьянский союз. Это желание с его стороны вызвало сначала общее недоумение; помню, как возражал даже Н. Д. Соколов (адвокат, автор приказа № 1). Но Крестьянский союз был создан «интеллигентами»; они хотели использовать для своих целей всем известную и исторически понятную претензию крестьян на землю их бывших помещиков. Организаторы Крестьянского союза это пожелание под лозунгом «национализации земли» проводили на сельских сходах; общества с охотой составляли приговоры об этом, ссылаясь на Указ 18 февраля 1905 года. Такой приговор получал даже вид официального документа. Но к тому, что интересовало крестьян, руководители Союза прибавляли от себя трафарет, то есть пункт об Учредительном собрании, а другие даже иногда «отделение Церкви от государства». Все это вышло наружу, когда организаторы Союза стали отвечать за свои действия перед судом и предпочли там дела своего не отстаивать. Их поведение на суде огорчило тех, кто химере Крестьянского союза был искренне предан. Но время уже было не то, и искусственно воскресить свое прежнее настроение они не смогли.

Союз союзов стал себя выставлять все обнимающей политической силой. В статье «Россия организуется», помещенной в «Освобождении» за подписью С. С. (псевдоним П. Н. Милюкова), Союз союзов изображался как выразитель подлинной «воли народа». Она была будто бы в нем, а не в земцах. Сами земцы в состав Союза союзов вошли. Образование Союза союзов, по мнению автора этой статьи, знаменует «решимость самых консервативных слоев взять власть в свои руки». Так понимали тогда события и так писалась история.

Адвокатский союз как интеллигентский союз пошел по той же дороге: слился с Союзом союзов, повторял его трафаретные лозунги. Я не помню, чтобы на заседаниях его обсуждали вопросы, связанные с его профессиональной деятельностью. Зато помню попытки отдельных членов его приблизить Союз к еще более левому направлению. Так кем‐то было предложено в число его целей кроме водворения в России «народовластия» и «свобод» через конституцию, написанную Учредительным собранием, ввести «борьбу с капитализмом». На это Союз не пошел, не желая отступать от общей освобожденческой программы; но один из молодых его членов, М. И. Косовский, горячо стал доказывать, что Адвокатский союз политически слишком широк, объединяет людей между собой не согласных, тех, кто защищает «капиталистический строй», и тех, кто верит, что «собственность есть воровство». Я запомнил эти прения, может быть, потому, что в памяти сохранилась неожиданная реплика ему со стороны очень левого М. Л. Мандельштама, который потом добровольно ушел к советской власти. Он ответил М. Косовскому, что советует ему снять с себя адвокатский значок, так как тот, кто считает собственность «воровством», не может идти в суд с просьбой признания кого‐нибудь несостоятельным должником. Я запомнил эту стычку по внешней ее живописности. Серьезнее то, что в Адвокатском союзе тогда могли спорить об этом. Между тем этот Союз мог бы, как и земство, в силу своей профессии занять в Освободительном движении особое место, быть в нем действительно самостоятельным элементом. Если земцы своей деятельностью олицетворяли идею народовластия, то адвокаты могли бы представить другую основную идею — законность. Вместо того чтобы навязывать своему Союзу борьбу с капитализмом, которая их не касалась, адвокаты могли бы ставить правовые проблемы об охране основ права не только в судах, но даже в самих законодательных нормах. Ведь законодательная норма может понятию права противоречить, а народовластие с правовым порядком должно было бы быть нераздельно. Далее, сама адвокатская профессия учила разграничению эволюции от революции. Адвокат всегда работает с государственной властью, даже тогда, когда человека от нее защищает. На судах он власть убеждает в своей правоте, а не низвергает ее. Революционеру по темпераменту и убеждению не место за адвокатским пюпитром. С его стороны это будет притворством. Потому Адвокатскому союзу, поскольку он действительно бы представлял самих адвокатов, естественно было стоять в стороне от трафарета Союза союзов и внести в общественное понимание нечто новое, навеянное адвокатской профессией. Я, кровно с ней связанный, чувствовал всю недостаточность поклонения «воле» Учредительного собрания по четыреххвостке и сначала пытался в Адвокатском союзе проводить эту точку зрения, но скоро понял всю бесполезность этих попыток, так как в них видели, не без основания, недоверие к непогрешимости и обязательности «воли» Учредительного собрания. Адвокатский союз пошел по общей дороге и в массе союзов был обезличен. Моя роль в нем оказалась чисто формальной, и Освободительное движение и в этой области проходило мимо меня.

Мое личное сочувствие оставалось с земцами, у которых был другой подход к делу и которые долго старались идти особой дорогой. Но общее настроение интеллигенции стало захватывать земцев и влекло их за собой. Но произошло это все не сразу.

После событий 1905 года — Кровавого воскресенья 9 января, актов 18 февраля, развития союзного движения — в апреле 1905 года состоялось опять собрание Общеземской организации; на нем было завершено и оформлено разделение земств на его большинство и меньшинство. Это разделение обнаружилось еще на первом земском съезде в ноябре 1904 года по вопросу о «правах представительства»; но тогда, несмотря на это разномыслие, земство продолжало считать себя единым и свою записку Государю подало от их общего имени. Теперь же они разошлись по второстепенному вопросу об избирательном праве; но на нем не только разошлись, но раскололись. Вместо одной Общеземской организации появились две земские группы: «большинства» и «меньшинства».

Несмотря на раскол, они остались все‐таки «земством» и