— Помню, сеньор.

— Езжайте туда с господином Румениге…

— Так ночь сейчас, сеньор…, - начал было Фейлинг.

— Езжайте туда, — повышая голос, продолжал генерал, — найдите любого человека из домов Ренальди или Кальяри, скажите, что от меня. И передайте им, что готов отдать им пуд за тридцать шесть гульденов. Всего у меня сто двадцать девять пудов. Пусть с ответом поторопятся. Мне ждать некогда. Запомнили всё?

Фейлинг всё повторил в точности, и они с Георгом Румениге уехали в темноту, а Волков налил себе ещё один бокал вина: к чёрту попов, если банкиры согласятся на тридцать шесть золотых, он всё отдаст им. И не потому, что любит банкиров больше, чем попов, а потому, что банкиры не посмеют просить лишнего, да ещё и платят сразу. А ему сейчас нужны деньги.

Если кто и может быть проворнее крыс, так это банкиры в те времена, когда носы их почуяли верную наживу. Волков поднялся в покои, а там летняя ночная духота. Подошёл к окну. Растворил створки. И вместе с приятным воздухом ночи в комнату проникли звуки подков, что бьют по камням мостовой. То возвращались Фейлинг и Румениге. Да, так и есть, уже заскрипели ворота, которые гвардейцы распахивали перед ними.

— Сеньор спит? — спрашивает господин Фейлинг у гвардейцев.

— Только что лампу погасил внизу, — отвечают те.

— Фейлинг! — кричит Волков из окна в темноту. — Что они ответили?

— Они согласны! — кричит молодой человек ему в ответ. — И просят сделать всё сейчас!

— Как сейчас? — удивляется такой прыти банкиров кавалер. — Подождите, я спускаюсь.

И когда он спустился, Курт Фейлинг передал ему пожелания дома Ренальди и Кальяри.

— Сначала слуги позвали ко мне одного господина, не старый ещё который, он меня послушал и сразу позвал другого, старого. И старый немедля говорит: скачите к своему сеньору, скажите, что мы принимаем его предложение и просим торговать сейчас же.

— Серебро за городом в лагере, — говорит генерал. — Думаю я, что придётся господам банкирам подождать до утра.

— И я им то же самое сказал, — заверил его молодой человек. — Но они говорят: не волнуйтесь, мы всё устроим, просите своего сеньора не ложиться спать.

Хорошо. Не ложиться, так не ложиться. Кавалер велел оруженосцам-гвардейцам оседлать его лошадь. А сам вернулся за стол. Хотел выпить ещё вина, что оставалось в кувшине, но, подумав, решил воздержаться. Кто знает, может статься, что хмель в эту ночь будет лишним.

Не прошло и часа, как на ночной тихой улице снова звенели по мостовой подковы. Приехал посыльный и сказал ему:

— Господин Кальяри просит вас быть у северных ворот, нам их откроют.

Телеги, кони, люди пешие и конные, факела, фонари. Полтора десятка людей, все при оружии. Даже старый и седой Фабио Кальяри, и тот при мече. Раскланялись — поздоровались. Как по мановению руки, отворились ворота, которые до рассвета отворять категорически запрещено. Но то запрет для простых людей. А для кредиторов курфюрста запретов, видно, нет.

Получаса не прошло, как уже банкиры, все, что были на ужине, передавали слитки серебра из рук в руки, разглядывали его при свете ламп и говорили:

— Сомнений нет, товар эксонский.

— Да, это из северных рудников князей Эксонии. Вот клеймо.

— И ящики их.

— Отлично, отлично, — не скрывал своей радости Фабио Кальяри, — так сколько пудов вы нам готовы продать, господин генерал?

Волков вспомнил записи Максимилиана: всего было сто восемьдесят восемь пудов металла в ящиках и россыпью в сундуках. Тот, что в ящиках, не взвешивался. Максимилиан говорил, что в каждом по два пуда. Десять ящиков — двадцать пудов — он уже отдал казначею архиепископа, двадцать пудов думал оставить в подарок курфюрсту Ребенрее. Для замирения. Значит…

— Сто сорок восемь пудов готов вам продать, — отвечал он.

— Прекрасно, — Алесандро Ренальди, не скрываясь, потирал руки в предвкушении. И покрикивал на своих людей: — Эй, бездельники, хватит спать, ставьте весы, огня больше! Писцам нужен свет!

Люди банкиров тут же поставили большие весы, стали разводить костры, разжигать лампы, другие стали топорами аккуратно взламывать ящики, вываливать серебро на землю возле костра и взвешивать его.

Когда они начали ломать третий ящик подряд, генерал и говорит банкирам:

— Зачем ломать все ящики, ведь вы видели, что в каждом точный вес. Можно для быстроты просто пересчитать ящики, не взвешивая их.

А Фабио Кальяри ему и отвечает, сокрушаясь:

— К сожалению, дорогой мой генерал, в нашем деле нельзя доверять ни людям, ни ящикам, то не в укор вам я говорю, ни в коем случае не принимайте на свой счёт, то в укор человеческой натуре. Да, нам, к сожалению, придётся взвесить всё серебро. Ведь вы не можете знать наверняка, что во всех ящиках равное количество металла. А люди в большинстве своём хитры и бесчестны.

«Ну да, кто бы говорил. За вами за самими нужен глаз да глаз».

— Максимилиан, — позвал Волков, и когда тот подошёл, продолжил: — знаю, что вы устали, не спали толком много дней, но эта последняя ваша ночь с этим серебром, уж потрудитесь, помогите мне. Мы будем считать серебро и золото сегодня.

Прапорщик кивнул:

— Как закончим, так высплюсь. Давайте взвешивать.

И взвешивали они серебро почти до самого рассвета, светало-то как раз рано. И к удивлению и к огорчению молодого прапорщика, серебра оказалось меньше, чем он считал. На целых полпуда!

И это не банкиры их обсчитали. Они оба присутствовали при всех взвешиваниях, всё происходило на их глазах.

— Больше о таком деле прошу вас меня не просить, господин генерал, — зло говорил молодой человек, заглядывая в свои записи и сверяя их с записями банкиров.

— Успокойтесь, — отвечал ему Волков, — никто вас не винит в утрате или в воровстве, уверен я, что вы с Фейлингом плохо считали, когда вам серебро доставали из воды. Или, может, и вправду в ящиках было серебра меньше, чем надобно.

А прапорщик всё так же зло взглянул на генерала.

— Нет, как раз в ящиках серебра было столько, сколько и положено. Два пуда в каждом, — продолжал Максимилиан всё тем же тоном. — Но впредь я за такую работу не возьмусь.

Его можно было понять: по недосмотру, или по незнанию, или по злой чьей-то воле, но сеньор его лишился… тысячи! Тысячи талеров!

А Фабио Кальяри тем временем поднёс генералу клочок бумаги. И на той бумаге были цифры. Ничего, кроме цифр. Волков понял, что там записана сумма, которую банкиры должны ему за серебро.

— Вексель или наличные? — спросил старый банкир, когда Волков взял у него из рук бумажку.

— Наличными. Золотом, — сказал генерал

— Пять тысяч триста десть гульденов. Всё как договаривались.