когда Кинг впервые узнал об этом. По крайней мере, тогда я мог бы увидеть ее в фирме и убедиться, что с ней все в порядке.

Теперь это чистый лист.

Теперь я цепляюсь за обрывки своих воспоминаний о ней и о то, как она чувствовалась в моих руках. Я думаю о цветах, которые она вкладывает в мою жизнь, и стараюсь не позволить им потемнеть, как моя душа.

Хотя это чертовски сложно. А в плохие дни, как сегодня, это становится практически невозможным. Черные чернила, которые я тщательно запер внутри себя, проливаются на эти цвета и размазывают их.

Я делаю глоток воды, спускаясь с вершины. Это все, чем я занимался в последнее время, ходил пешком и думал о ней. Потом становлюсь раздраженным и лрочу, вспоминая ее тугой жар.

Затем просматриваю ее соцсети, как какой-то чертов сталкер, просто чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Но вот уже две недели она ничего не публиковала. Никаких фанатских новостей о ее любимой песне недели Twenty One Pilots или NF. Нет даже воспоминаний о том, как Кинг водил ее на свои концерты на ее шестнадцатилетие.

Нет ничего.

Только радиомолчание.

И, может быть, именно это портит мне настроение даже хуже, чем разлука с ней.

Мои ноги останавливаются перед коттеджем. Последний человек, которого я ожидал увидеть, сидит на ступеньках и щелкает зажигалкой. Он выделяется в уютной обстановке своим черным костюмом и грозными глазами.

— Что ты здесь делаешь, Кинг? — снимаю рюкзак и бросаю в сторону.

— Гвен сказала, что беременна.

Я шагаю к нему, мои мускулы напрягаются.

— Она беременна?

— Нет, она солгала мне, чтобы я вернул тебя. Я подтвердила это позже, увидев фальшивое заключение врача. Здесь повсюду отпечатки пальцев той ведьмы Аспен, потому что Гвен никогда бы не солгала мне по собственному желанию. Эта женщина уже развращает моего маленького ангела.

Я прислоняюсь к перилам деревянной лестницы.

— Если ты здесь не из-за этого, то зачем ты приехал?

— Потому что она не переставала плакать, и это меня убивает. Я не хочу быть причиной ее слез, даже если я все еще хочу тебя, блядь, убить.

— Означает ли это, что ты подобрел?

Он встает на лестнице так, что возвышается надо мной, и закрывает зажигалку.

— Она сказала, что ты лучшее, что случилось с ней после меня, что ты ей нужен в ее жизни так же сильно, как и я. Я действительно не имею права голоса по этому поводу теперь, когда ты оставил свой след на ней. Кроме того, ты мой лучший друг. Я знаю тебя лучше, чем кто-либо, и прекрасно понимаю, что когда тебе кто-то небезразличен, это на всю жизнь.

— Я серьезно, Кинг. Я бы никогда не причинил ей вреда.

— Бля, ты не будешь. Если она заплачет из-за тебя, я тебя убью. Серьезно. Это место вдохновляет меня на создание захоронения.

— Я вижу, травма головы не уменьшила сумасшествия.

— Отвали, — он снова садится, щелкая зажигалкой, и я падаю рядом с ним. Он не дает мне по яйцам, так что это хороший знак.

— Как она? — спрашиваю я.

— В депрессии. Я знал, что это дерьмо случится, когда она целую неделю не ела ванильное мороженое. Ты можешь в это поверить?

— Это рекорд.

— Я знаю, — он откидывается на спину и смотрит в небо. — Не могу поверить, что отдаю тебе свою дочь, ублюдок.

— Я лучше, чем дети, которые не умеют ценить ее.

— Это правда… Тем не менее, блять. Мысли о тебе с ней приводят меня в ярость.

— Со временем станет лучше.

— Пошел ты. Клянусь иди к черту, Нейт, я убью тебя, если ты причинишь боль моей маленькой девочке. Я серьезно.

— Спасибо.

Его голова наклоняется в сторону, и он сужает глаза.

— Я угрожаю убить тебя, а ты благодаришь меня?

— Я благодарю тебя за то, что ты поставил ее рядом с собой. Ты чертовски эгоистичен, но не с ней.

— Либо это, либо я бы потерял ее. И иди к черту, придурок. Я не эгоист. Это ты эгоист.

— Я мог бы быть когда-то, но не сейчас, когда дело касается нее. Даже когда я был засранцем, все, что я когда-либо хотел, — это защитить ее.

— О, нет. Мы не собираемся разговаривать по душам и красить друг другу ногти на ногах.

Я смеюсь, и это первый настоящий смех, который у меня был с ним за долгое время.

— Вместо того, чтобы красить ногти на ногах, как насчет настоящего сражение, а не одностороннего, как в прошлый раз.

— Приготовься к поражению.

— Я не сдерживаюсь только потому, что все изменилось».

— Я все равно надеру тебе задницу.

— Я, блять, сделаю это.

— Эй, а теперь, когда я твой зять, тебе можно так со мной разговаривать?

— Это единственный способ поговорить с тобой, мудак.

Он немного улыбается, и я улыбаюсь в ответ. Так мы остаемся на несколько минут, глядя на небо и прислушиваясь к птицам.

Это наш образ действий. Молчание означает больше, чем слова. Он может быть громким и грубым придурком, но Кинг также умеет пользоваться тишиной и ценит ее.

Несмотря на его резкие слова, он дает мне шанс. И хотя он имеет в виду мое убийство, если я причиню вред Гвинет, я могу сказать, что теперь ему тоже немного легче.

Он, вероятно, никогда не скажет мне этого, но в глубине души он рад, что это я. Кинг никогда не думал, что кто-то будет достаточно хорош для дочери, ради которой он пожертвовал своей юностью.

— Оставь себе акции, Нейт. Я только проверял тебя с ними, — он закрывает зажигалку. — Но у меня есть одно условие

— Какое?

— Ты что-нибудь придумаешь и найдешь способ уволить Аспен из W&S. Если я это сделаю, Гвен меня возненавидит.

— И ты думаешь, она меня не возненавидит? Также не будет увольнения Аспен. Она старший партнер и лучшее, что у нас есть. Перестань думать своим членом.

— Я не думаю своим членом.

— Да, думаешь. Я был с тобой более двух десятилетий и знаю, как ты был одержим поиском матери Гвинет. Конечно, ты не хотел, чтобы ей была Аспен, но она является ей, и тебе нужно это принять.

— Черт возьми, нет.

Я качаю головой, но ничего не говорю.

Кинг и Аспен не являются моей главной целью. Все, о чем я могу думать, это вернуть Гвинет.

Она, должно быть, так злится на меня.

Глава 39

Гвинет

В тот день, когда вернулся Нейт, я почувствовала это.