Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На свой страх и риск я включил телефон, чтобы быть в курсе последних новостей. Мне никто не звонил, как будто бы обо мне все забыли. Это настораживало ещё сильнее, чем угрозы Барсова. Как будтоберлессычто-то задумали против меня и скоро придут за мной даже сюда. А может, им сейчас просто не до меня в связи с последними событиями?
Одно радовало, что новости в интернете были и хорошие. Референдум прошёл, войскаберлессоввошли на территориюСеверо-Боровинскауже не стесняясь. Доронин подписал приказ об амнистии моим бойцам.
Андре Дюпонзастрелился, не выдержав давленияоппозиции. Я решил пока не говорить об этомАнне, чтобы не расстраиватьеё.Мнебыло жаль только Анну,самогоАндре — ничуть.Похуй, самоубийство это было или помогли, но я был рад, что Дюпона больше нет.
–Мнестрашно, Серёжа, — тихо проговорила Анна, обрывая моё сердце. Сейчасонаспросит, когдамыотсюда уедем, аяне знаю, чтоейответить,блять!
— Что случилось, родная?
— Если у нас родится мальчик, нам придётся отдать его на войну?
— Глупость какая! — с облегчением выдохнул я, услышав реальную глупость. — Война почти закончилась. Следующей может просто не быть.
— Откуда ты знаешь? Мой отец пришлёт сотни танков и пушек в Кижи! Альянс не успокоится!
— Да хоть тысячи! Это бессмысленно, Анна! Неужели ты не понимаешь, что в войне побеждают не танки, а люди. Чьи люди сильнее духом, та страна и победит. Не забывай, что и в тебе, и во мне течётберлесскаякровь. Знаешь,может быть,мы не сможем защитить наших детей от всего на свете, но можем воспитать их хорошими людьми,патриотами своей родины, чтобы честь, доблесть и отвага не были для них пустыми словами.
— Это называется — идеальными солдатами, Серёжа. Нашей родины больше нет. Ты проиграл свою войну, а это место проклято.
— Родина — это не место на карте. Это мама и папа, первая учительница, друзья, песни и стихи, любимые люди, дети...Явоевал не только за что-то, но и против кого-то.Яборолся за право бытьберлессом, хотя до сих пор считаю себякижанином. Если вБерлессиине будет северян, это уже подходящая родина для наших детей.
— Ты такой умный, Серёжа! — просияла девушка, и я почувствовал себя ужасным обманщиком.
Чего только не скажешь, чтобы успокоитьженщину?Язнал, чтовойнане закончится, пока не кончатся деньги уеёспонсоров. Только они решают, когда свернуть лавочку. Главное, что Анна успокоилась и пошла готовить нам завтрак.
Эта простая женская забота была мне дороже всего на свете. Аня вообще очень женственная. Вся такая девочка-девочка. Рядом снейячувствовалсебяна самом деле умным и сильным, хотяясебя таковым никогда не считал.
Хотелось взятьНюркуна руки и никогда не отпускать. Что это, если не любовь?ЯМашку любил и Дашу тоже. Но их нет, и я не умер, а ведь когда-то думал,чтоумру, потомучтобылопиздецкибольно.Явообще всё потерял, но не умер. Это, наверное, что-то значит?
За время войны я надеялся обрести какую-то мудрость, познать какие-то таинства жизни, идя рука об руку со смертью, но так и остался дураком.
Потомучтовеликий полковникГрэйсидит сейчас всамойчтони на есть жопе мира и мечтает отихой, спокойнойжизни исвоей собственнойсемье. Многие вопросы, которые мне некому было задать, остались без ответов, а сам я не знал,какойответ был бы правильным. Это яНюркемог навешать на уши лапши, а самого себя не обманешь.
Глава 66. Сергей
— Серёжа! — громко позвала меня Нюрка.
— Я сейчас приду! — отозвался я.
Сто раз говорил Анне не шуметь, но ей, как горох об стенку!
Я лежал в траве под сливовым деревом, разглядывая божью коровку на своём запястье. Звонок сестры так меня растревожил, что я спрятался от Ани, чтобы пореветь. От счастья, конечно же, но всё равно не хотел, чтобы она видела мои слёзы. Как же я был рад за Олэську! Теперь она замужем и ждёт детей. О ней есть кому позаботиться. Чёрт, даже не верится!
Она стала такой взрослой и такой красивой! Как бы я хотел обнять её и племянников!
И своих детей тоже.
Я так растерялся от звонка Лэси, что даже не спросил, где её муж взял мой номер телефона. Если они меня нашли, значит, и другие могут. Долго я ещё буду шарахаться от каждого куста?
Поднявшись из травы, я вытер заплаканное лицо.
Решено. Завтра утром я отвезу Аню к границе. Дюпон мёртв, так что берлессам она больше не нужна.
А я?
Что, я? Теперь в Анне вся моя жизнь. Берлессам я живым не дамся, тут ничего не изменилось, а здесь высиживать нечего.
— Серёжа, ты меня пугаешь! — ругалась на меня Анна, когда я вышел к ней во двор из своего укрытия. — Что-то с сестрой? Да скажи ты мне уже! — требовала она, видя, что я зарёванный.
— Наоборот, всё хорошо, Аня! — улыбнулся я и притянул её к себе. — Завтра мы уезжаем. Давай соберём вещи, пока не стемнело?
— Как? Куда? — испугалась девушка.
— Поедем к границе.
— Вместе? А как же берлессы?
— Конечно, вместе!
— Скажи мне честно, что ты задумал или я никуда не еду! Ты позвонил тому Одинцову?
— Типа того...
— Нет, ты мне правду скажи!
Я не придумал заранее, что врать, поэтому замялся, но этот вопрос следовало решить сегодня, потому что мне не нужны были утренние истерики Нюрки. Завтра будет не до того.
— Ты решил сплавить меня в Берлессию? Как Дашу? — губы девушки задрожали от обиды, глаза заблестели. — Я никуда не поеду без тебя!
— Поедешь! Ради наших детей!
— Какой же ты... — Аня замолчала, захлебнувшись слезами, а потом развернулась и пошла к дому. — Ты самый жестокий человек, которого я знаю! — выкрикнула она мне уже с крыльца.
— Блядство! — выругался я себе под нос, понимая, что ссора неизбежна.
Я присел на капот её легковушки, чтобы успокоиться. Через пару часов стемнеет, нужно, действительно собираться.
Вздохнув, я пошёл в дом, чтобы поговорить с Анной. Когда я вошёл в гостиную, она всё ещё всхлипывала, листая семейный альбом с фотографиями. Я присел на диван рядом с ней и обнял её за плечи.
— Хочешь взять фотографии на память? — догадался я, видя стопочку снимков, сложенных отдельно. — Они наверняка "фонят". Давай перефоткаем на мобильник?
