– А ты кто такой?! – раздался вдруг из‑за спины тот же пронзительный хрипловатый голос.

Виктор Васильевич резко обернулся.

– Я кто такой? – заговорил он вновь угрожающе. – …А вот тогда узнаешь, кто я такой…

Он повернулся, но новый голос, насмешливый, остановил:

– А ты с ним все время ходить не будешь?!

– Я?! – Виктор Васильевич приставил к груди палец. – Кто сказал… Я не буду? А вот тогда узнаете, буду или нет!

Они сделали от гаража уже несколько быстрых шагов, когда оттуда прокричал тот же злой с хрипотцой голос:

– Лысый, мы тебя сегодня возле ее дома поймаем!

Виталий пытался остановить Виктора Васильевича, но тот даже не заметил этого, в два прыжка оказался в гараже.

– Это кто сказал, ты? – спросил он у первого, кто стоял рядом. Тот испуганно пятился, и Виктор Васильевич ткнул его в грудь. – Это ты сказал?.. Ты?.. Ты?.. Ты?.. – Виктор Васильевич подходил и задавал этот вопрос каждому. Все молчали, и он каждого отталкивал от себя.

– Это ты сказал?! – закричал он вдруг и схватил пятерней за грудь одного. Затрещала громкая болоньевая ткань куртки, и, почти приподняв подростка в воздух, Виктор Васильевич вытащил его на свет. Патлатый и остроскулый, с чуть раскосыми глазами, он смотрел прямо в глаза Виктору Васильевичу совсем без страха.

И Виктор Васильевич отбросил его от себя.

Тот ткнулся спиной о стену и замер.

Виктор Васильевич быстро вышел, и они с Виталием стали удаляться от гаража, но вновь услышали тот же голос, еще более пронзительный и злой:

– И ты, мужик, перо в бок получишь!

Виктор Васильевич снова остановился, но Виталий схватил его за руку, удержал.

– Да пошли, пошли, – просил он и тянул Виктора Васильевича от этого опасного места.

Они перешли через улицу Мира, потом – широкую и светлую, но безлюдную уже – Маркса, остановились в переулке под фонарем.

– Ну дай лицо, посмотрю, дай, чего ты, – настаивал Виктор Васильевич.

Но Виталий отворачивался и, прикрывая ладонью рот, повторял:

– Бить не умеют… Ну ничего, я научу… – одновременно он что-то искал в карманах и наконец нашел. Это было небольшое круглое зеркальце.

Отворачиваясь от Виктора Васильевича, он посмотрел в грязноватый стеклянный круг. Крови не было, верхняя губа здорово распухла, смешно нависая над нижней. Он посмотрел на Виктора Васильевича растерянными глазами, трогая пальцами губу, и спросил голосом жалким и дрожащим:

– Ну как я теперь к ней пойду? – и вдруг, глянув на свободные руки Виктора Васильевича, испуганно закричал: – А где джинсы?!

В первое мгновение Виктор Васильевич тоже испугался, но тут же взялся за пузатый карман пальто, успокоил:

– Здесь они, не бойся…

– Ну как я теперь к ней пойду? – спросил еще раз Виталий, но уже спокойнее.

– Да ничего, Виталь, – улыбаясь, успокаивал его Виктор Васильевич. – Мужчину шрамы украшают. А будешь с ней разговаривать, втягивай губу вот так, – и Виктор Васильевич показал, как это делается.

Они пошли мимо кирпичной казармы и длинной стены кинотеатра, поглядывая по сторонам, торопливо разговаривая.

– Это ты молодец, Виталь, – подбадривал сына Виктор Васильевич. – Знаешь, уметь удар держать – это поважнее, чем бить самому. Это я тебе точно говорю. Плохо только, что все на одного. Не по-честному… Хоровод… Черти…

– Не по-честному, – повторил Виталий насмешливо. – Сейчас никто один на один не дерется. Ну ничего. Мы этого Японца тоже подловим. – И он попытался спрятать разбитую губу, втягивая со свистом холодный воздух, как Виктор Васильевич учил…

Они вышли к высокому переходному мосту, поднялись по деревянным ступенькам, молчали. И внизу было тихо, не было поездов. Везде было тихо.

У гостиницы Виктор Васильевич остановился.

– Слышь, Виталь, – заговорил он. – Мне в гостиницу надо. Узнаю, есть места. Ты постой вон там за углом, чтоб тебя видно не было, ладно? Я быстро. – И он побежал к двери гостиницы.

Виталий остался стоять на том же месте, посматривая с тревогой по сторонам и все пытаясь, как показывал Виктор Васильевич, научиться прятать разбитую губу.

Вернулся Виктор Васильевич действительно быстро.

– Порядок, – сказал он, улыбаясь.

Как и во всяком старом и маленьком городе, в Н-ске – небольшой центр и лежащие рядом с центром обширные окраины. Вот и Колхозная, где жила она, считалась окраинной улицей, хотя находилась, в общем-то, недалеко от центра старого города, сразу за районной больницей.

Они быстро прошли мимо больничных корпусов с белыми незашторенными окнами, у которых стояли, курили, разговаривали и смеялись мужчины в серых больничных халатах и пижамах, свернули на Колхозную.

За высокими прочными заборами гремели цепями и глухо лаяли собаки.

– Слышь, Виталь, – негромко заговорил Виктор Васильевич, – где ее дом, покажи. Я первый пойду, пугану, если они прибежали…

– Это вы их в гараже на понт взяли, – сказал Виталий, глядя внимательно на стоящий напротив большой каменный дом с ярко освещенными окнами, и прибавил: – Я сам пойду.

Виктор Васильевич придержал сына, но тот дернул плечом, вырвался, сказал упрямо:

– Я сам пойду, сказал!.. Нет там никого, отсюда видно… Подарок давайте, – попросил он.

– А… – Виктор Васильевич вытащил торопливо из кармана сверток, протянул его Виталию, внимательно глядя на дом. За высоким штакетником и густыми кустами крыжовника можно было спрятаться.

– А вы, – продолжал Виталий, – в гостиницу идите. Я тут все равно долго буду…

– А если они придут?

– Не придут…

– Не придут… – передразнил сына Виктор Васильевич. – Я уж лучше тебя здесь подожду.

Виталий все это время косился на окна дома, но теперь нетерпеливо и нервно посмотрел на Виктора Васильевича.

– А вы завтра хочете встретиться, как договорились? – спросил он неожиданно.

Виктор Васильевич молчал.

– Хочете? – повторил вопрос Виталий. – В Москву съездить, по ВДНХ походить, как договорились?..

Виктор Васильевич быстро и почти виновато кивнул.

– Ну вот, тогда идите в свою гостиницу, понятно? А завтра встретимся…

– Во сколько? – негромко спросил Виктор Васильевич.

– Да все равно, – пожал плечами Виталий, снова косясь на окна ее дома.

– Пораньше, часиков в одиннадцать?.. Около гостиницы… – предложил Виктор Васильевич.

– Можно, – рассеянно согласился Виталий.

– Или нет, – поправился Виктор Васильевич, – лучше в десять…