Разин был подвергнут жестоким пыткам и четвертован на эшафоте на Болотной площади.

Когда Степану Тимофеевичу отрубили правую руку по локоть и левую ногу по колено, Фрол, не выдержав, закричал: «Слово и дело государево!» Он испугался – ведь его тоже приговорили к казни. Однако Степан прохрипел: «Молчи, собака!» И в этот момент палач отсёк ему голову.

Слухи о несметных богатствах, награбленных Степаном, дошли до Москвы давно. Фрола тогда оставили в живых – он должен был выдать тайники. Выдал ли он их, и если да, то все ли места указал, – на этот счёт история умалчивает. Сам Фрол был казнён там же, на Болотной площади, в 1676 году. Кстати, позже в этой же станице Зимовейской на Дону родился Емельян Пугачёв – просто какое-то бунтарское место.

По легенде, Стенька Разин прятал клады именно в трофейных пушечных стволах, зарывая их в землю, – ведь дерево и ткань могут сгнить.

Прикинув всё ему известное, Андрей пришёл к выводу, что найденный им клад и является одним из многих тайников Стеньки Разина. М-да, происхождение клада мрачноватое, много крови на том золоте. А впрочем, золото – металл злой, за ним рука об руку идут всякие злодейства – грабежи, разбой, убийства, предательства. А теперь это золото, золото мёртвых – у него в руках.

Похоже, Андрей определил происхождение клада, причём с большой долей вероятности. Теперь следовало обдумать, как с ним поступить. Рано или поздно эту «корягу», торчавшую из берегового склона, кто-нибудь всё равно обнаружил бы. Но коли этим человеком стал именно он, надо найти кладу применение. Вариантов масса. Самый простой – клад снова спрятать. Но всегда есть опасность, что кто-нибудь случайно обнаружит его. Можно сдать властям как находку. Вот только зная порядки, царящие среди чиновного люда, Андрей остерегался делать это – казнокрадство на всех уровнях великое. Клад просто не попадёт в казну, а сам он, чтобы не распускал язык, бесследно исчезнет или может быть казнён за мнимую вину.

И Андрей придумал лучший, как ему тогда казалось, выход. Он поможет Петру и вложит эти деньги – золото всё равно не его. Армия, по крайней мере в нынешнем её состоянии, ему не нравилась. Он напишет рапорт об отставке, впрочем, можно и так уйти, по-английски, не прощаясь. И организует мануфактуру, как тогда говорили, а проще – производство. Повезёт – деньги приумножит, а нет – чего жалеть? Петру в ближайшее время оружие будет надобно, войны со Швецией уже не за горами. Царю нужно будет всё – пушки, фузеи, порох, амуниция. Ведь до того дойдёт, что по распоряжению Петра колокола будут снимать с церквей и переливать на пушки, чем вызовут народное недовольство. А тут в нужный момент – вот он я, возьмите пушки или порох. Царь должен оценить. При любом раскладе всё, что он, Андрей, сделает, останется в России.

Думалось как-то так, но это были планы стратегические. А сейчас предстояло подумать о том, где ему почивать, что поесть и как согреться. Города так и не было видно, и потому, когда в сумерках он увидел на берегу деревню, причалил. Лодку привязал к дереву, стоящему поблизости, и сгрёб свой узел из кафтана. Тяжёл, чёрт!

Кое-как Андрей добрёл до изб. Сквозь маленькие оконца из выскобленного жёлчного пузыря быка пробивался неверный, скудный свет лучины или свечи.

Андрей постучал в ворота. Залаял пёс на соседнем дворе.

Скрипнула дверь, и на крыльце появилась тёмная фигура:

– Кого нелёгкая принесла?

– Переночевать пустите? Офицер я. Лошадь пала, до своего полка добираюсь.

– Ну коли так – заходи. Служивого чего же не приветить?

Андрей прошёл через незапертую калитку, поднялся по ступенькам и вошёл в дом. Хозяин прикрыл за ним дверь.

Комната едва освещалась двумя лучинами. На печке лежала детвора, с любопытством разглядывая гостя. М-да, народа много, тесно.

– Прости, служивый, место только на лавке. Есть хочешь?

– Как волк.

– Только толокно.

– Давай.

Хозяйка поставила перед Андреем на стол толокняную затируху – вроде жиденькой каши, положила кусок ржаного хлеба. Бедно живут. Зато толокна не пожалели, полную большую глиняную миску дали.

Андрей съел всё, поблагодарил. Хозяин принёс подушку и кусок домотканой ткани вместо одеяла. Всё же лучше спать в доме на лавке, чем в лодке или на голой земле. Не август месяц, по утрам довольно холодно.

Поплевав на пальцы, хозяин погасил лучину:

– Всё, спать!

В избе наступила тишина. Андрей, изрядно утомлённый прошедшим днём, уснул моментально.

Проснулся утром от тихого разговора. Пятеро детишек лежали на печи и обсуждали его:

– Сапоги, глянь, с каблуками.

– У меня такие же будут, когда вырасту.

– Не, Ванька, так и будешь ходить в лаптях.

– Тихо, мальцы! – В избу вошёл хозяин.

– Да я проснулся уже. – Андрей встал, обулся.

– Сейчас хозяйка на стол соберёт.

Уселись всей семьёй. Поели варёных яиц и хлеба с квасом. Скудно.

Поблагодарив за завтрак, Андрей спросил:

– У кого-нибудь в деревне лошадь с подводой есть?

– Как не быть, на земле живём.

– Мне бы в Рязань.

– Можно, всё равно работы нет. С полей всё убрано, в амбарах лежит. Сколько дашь?

– А что попросишь?

– Два алтына. Мне ведь полдня туда ехать, к вечеру только возвернусь.

– Согласен, запрягай.

Через полчаса они выехали со двора. Андрей сидел на задке телеги рядом с узлом. Когда въехали в какое-то село, он попросил возничего:

– Правь к базару, какой-то кафтан или кожушок купить надо, зябко.

На базаре Андрей купил кусок прочной холщовой ткани и зелёный кафтан из аглицкого сукна. В таком и тепло, и вид приличный.

Они тронулись дальше. На телеге трясло неимоверно, верхом на коне куда спокойнее. Вроде и не избалован, а матрац не помешал бы.

Далеко за полдень добрались до Рязани.

– Держи! – Андрей протянул крестьянину серебряный рубль, по деревенским меркам – целое состояние.

– Откель у меня сдача? Мы на два алтына уговаривались, – мужик огорчённо покачал головой.

– Бери всё, не надо сдачи. Ты меня ночью приютил, накормил. Детишкам одежонку, обувку купишь, жене шаль или душегрейку.

– Спасибо, служивый! – У мужика на глазах блеснули слёзы. – Знал бы, что такое дело, последнюю курицу зарезал бы.

– Зачем? Ты о детях думай, у тебя их пятеро.

– Корову на эти деньги куплю, моя сдохла о прошлом годе.

Секунду помолчав, мужик добавил:

– И детям леденцов. Давно просят, не пробовали ещё.

– Тогда бывай!