Я уже почти добрался до цели, но вдруг опомнился. Стой-ка, Яков Семенович, – сказал я сам себе и, не мешкая, притормозил у вазы с шоколадными конфетами, делая вид, будто содержимое этой вазы меня вдруг чрезвычайно заинтересовало. – Ты, очевидно, забыл про охранных ребятишек вокруг Геннадия Викторовича. Ежели эти крутые братцы справа и слева от Батырова – из сухаревской когорты, то еще неизвестно, в чем их главная задача: то ли охранять Человека номер 4 от возможных террористов с кремовыми тортами наперевес, то ли заодно и приглядывать за левой рукой Президента. В этом случае любое мое открытое обращение к помощнику Батырову станет не только опрометчивым для меня, но и опасным для него. Под приглядом секьюрити нечего было и пытаться даже просто опустить мое письмецо в карман батыровского пиджака: меня, в лучшем случае, примут за вора-карманника и с позором выставят с территории Дворца. Конечно, к позору частному детективу Штерну не привыкать, однако все же не хотелось так бездарно ронять свое реноме – вдруг еще на что-нибудь сгодится? Следовало поискать обходной путь. Должен ведь он быть, в конце концов!…

Чтобы моя остановка возле конфетной вазы не выглядела слишком подозрительной, я старательно продегустировал одну из кремлевских конфет. Нельзя сказать, что она поколебала мою нелюбовь к шоколаду, хотя… Если опустить в мое кисельное варево пару таких вот шоколадных загогулин с привкусом сливы, то результат может быть еще интереснее, чем утром. Во мне снова проснулся дремавший гастроном-алхимик. Я прикинул, сколько таких конфет обычному человеку не зазорно слопать за вечер. Не меньше пяти, это точно. Выходит, я имею законное право – как орденоносец и человек! – еще на две пары таких конфетин с государственного стола. Недолго думая, я вытащил из-под шампанской бутылки кружок серебристой фольги и быстренько упаковал четыре конфетные загогулины. Упаковал – и сунул во внутренний карман своего пиджака. Чуть заметная припухлость с левого бока может кого-то навести на мысль, что у Якова Семеновича КОЕ-ЧТО припрятано за пазухой. Однако никому и в голову не придет, что это – всего лишь конфеты. Умные люди привыкли ждать от Я.С. Штерна пакости побольше, чем мелкий рэкет с фуршетного стола. Вот и пусть себе ждут, это полезно. Пусть немного погадают, каким таким способом вышеупомянутый Я.С. Штерн пронес КОЕ-ЧТО мимо внутренней кремлевской охраны с металлоискателями.

– Э-э… – робко сказали за спиной, и чья-то рука осторожно прикоснулась к моему рукаву. Я мгновенно заготовил на лице выражение оскорбленной невинности – и обернулся.

Выражение мое не пригодилось. Рукав, оказывается, теребил ни кто иной, как старый знакомец – нынешний председатель Госкомпечати. Лапин? Зорин? За время, прошедшее после нашей случайной встречи в заведении с розовым кафелем, я так и не удосужился выяснить, кто же все-таки управляет сегодня всероссийской печатью. Прав был Пушкин: мы, русские, ленивы и нелюбопытны.

– Добрый вечер, – с преувеличенной радостью проговорил я, пожимая руку Лапину-Зорину. Оставалось уповать на то, что Лапин-Зорин в тот роковой день запомнил не столько меня, сколько мой синий костюм. – Добрый вечер, Иван… Данилович!

Председатель Госкомпечати обиженно сморгнул. Я догадался, что вновь промазал с отчеством. Не-ет, методом тыка такие вещи не делаются! На мое счастье, Иван Какойтович оказался, как и в прошлый раз, человеком деликатным и не стал меня поправлять. А может быть, он решил, будто последствия моего ушиба головы еще дают о себе знать: тут – помню, а тут – не помню.

– Добрый вечер, – произнес Иван-не-Данилович. – Что у вас там новенького, в Госкомприроде?

На полмгновения я опешил, однако тут же припомнил, что для большинства обитателей особняка на Страстном бульваре я продолжаю оставаться чиновником природоохранного ведомства.

– Жизнь идет, – рассеянно ответил я, время от времени посматривая в сторону Батырова. – Ничего не стоит на месте… Гони природу, понимаете ли, в дверь – она влетит в копеечку…

– Поздравляю вас с правительственной наградой, – продолжал Лапин-Зорин. Вероятно, он был вежливым человеком и не умел отчаливать без небольшой проникновенной беседы. – Рад за вас и за весь ваш Госкомитет. Обычно ведь про охрану природы у нас вспоминают, только когда что-нибудь приключится. Нефть разольется, или озоновая дыра, или поворот северных рек…

– С северными реками вопрос решен: все-таки будем поворачивать, – чисто автоматически сбрехнул я. Просто чтобы разговор поддержать.

– Неужели? – удивился Иван-не-Данилович. Я смекнул, что меня опять занесло черт-те куда. Ну, до чего доверчивый у нас народ! Даже неловко.

– Не то чтобы совсем поворачивать, – попытался выкрутиться я. – Так, немного загибать… Центральная Азия сохнет без пресной воды. Верите ли, вымирают уникальные виды стрекоз! С ледникового еще периода…

– Надо же… – покрутил головой вежливый председатель Госкомпечати. Вероятно, он был из числа горячих противников поворота. Мой аргумент насчет усыхающих стрекоз в Центральной Азии оказался для него неожиданным и сильным. Не дожидаясь, пока Лапин-Зорин захочет подпереть этот аргумент какими-нибудь фактами, я поспешил поскорее сменить тему.

– Вас тоже сегодня наградили? – полюбопытствовал я. – Рад за вас и весь ваш…

– Куда там – наградили! – грустно махнул рукой Иван-не-Данилович (и не-Денисович, Демьянович?). – Тут не до жиру, нам бы ассигнования все получить… Спикер Думы обещал сюда заехать, с проектом в первом чтении.

– Не заехал? – сочувственно спросил я и на сей раз попал в точку.

– Проманкировал, – с заметным раздражением отозвался шеф Госкомпечати. – У них, видите ли, именно сегодня – партийный пленум.

– И какой же это партии?… – поинтересовался я. – Ах, ну да!

– Вот именно! – горько сказал Лапин-Зорин. – Заседают, решают текущие дела. Международная обстановка, ситуация на Балканах, наш ответ Чемберлену… Из всей Думы я здесь видел одного только депутата Маслова. Очень довольного, между прочим. Он теперь снова будет судиться с нашим Президентом.

– Судиться? – переспросил я. – Снова из-за обезьяны?

Шеф Госкомпечати Лапин-Зорин отрицательно покачал головой.

– Везет товарищу Маслову! – произнес он с упреком. – Раньше его с обезьяной по ошибке сравнили, и он уж был рад-радешенек раздуть процесс до небес. А буквально только что президентский охранник дал ему в зубы. И тем самым, естественно, дал повод…

– И за что он его так? – Я почувствовал неприятный холодок где-то под ложечкой. За разговором я как-то упустил из виду, зачем я здесь. Лапин-Зорин, сам того не ведая, мне напомнил.

– В том-то и дело, что ни за что! – пожал плечами Иван-не-Данилович. – По крайней мере он сам так считает. Товарищ Маслов просто подошел к охраннику, предъявил депутатский мандат и попросил показать, где тут туалет. И сразу – получил по зубам, прямо по депутатской неприкосновенности. Товарищ Маслов уже уверен, что удар был санкционирован с самого верха… Хотя при чем здесь, простите, Президент?

– Да-да, – проговорил я поспешно. – Президент-то, разумеется, ни при чем… – Я вновь завертел головой, отыскивая в толпе Батырова. Моя тайная челобитная с каждой секундой все сильнее жгла мне карман. Но я решительно не представлял, как прорваться к помощнику Президента. С боем? Можно, конечно. А толку-то?