— Пистолета я не видел, — сказал старший.

Оба полицейских поглядели на Амтора.

— Пистолет у меня в кабинете, — сказал Амтор. — Можете забрать его, мистер Блейн.

Рослый чуть пригнулся и задышал мне в лицо:

— Почему ты назвал меня Хемингуэй, приятель?

— Тут дама.

Он выпрямился и бросил взгляд на усатого:

— Вот видите.

Тот кивнул, повернулся и пошел к кабинету. Дверь в стене отъехала. Усатый вошел в нее, за ним Амтор.

Наступило молчание. Смуглая женщина уставилась на свой стол и нахмурилась. Рослый поглядел на мою правую бровь и недоуменно покачал головой.

Дверь кабинета отъехала снова, вышел усатый. Взял откуда-то мою шляпу и подал мне. Потом вынул из кармана и отдал мой пистолет. По весу я догадался, что он разряжен. Сунув его в кобуру, я встал.

— Пошли отсюда, приятель, — сказал рослый. — Свежий воздух, я думаю, пойдет тебе на пользу.

— Иду, Хемингуэй.

— Ну вот опять, — уныло сказал рослый. — Называет меня Хемингуэем, потому что здесь дама. Может, это какая-то непристойность?

— Поторапливайтесь, — сказал усатый.

Рослый взял меня за руку повыше локтя, и мы направились к маленькому лифту. Лифт поднялся. Мы вошли в него.

Выйдя из лифта, мы прошли по узкому коридору к черной двери и вышли наружу. Воздух был чистый, свежий, с моря плыли клочья тумана. Я дышал полной грудью.

Рослый все еще держал меня за руку. Возле дома стояла машина. Обыкновенный темный седан с частными номерами.

Распахнув переднюю дверцу, рослый сказал извиняющимся тоном:

— Это далеко не твой класс, приятель. Но свежий воздух подбодрит тебя. Возражений нет? Нам бы не хотелось делать ничего такого, что тебе не по душе.

— Где индеец?

Рослый слегка покачал головой и подтолкнул меня. Я сел на переднее сиденье справа.

— Ах да, индеец, — сказал он. — Ты должен убить его стрелой из лука. Так полагается. Индеец у нас на заднем сиденье.

Я обернулся. Там никого не было.

— Смотри-ка, нет его, — сказал рослый. — Видать, кто-то украл. Ничего нельзя оставить в незапертой машине.

— Побыстрее, — сказал усатый и сел на заднее сиденье.

Хемингуэй подошел к левой дверце, с трудом втиснулся за руль и завел мотор. Мы развернулись и тронулись по окаймленной дикой геранью подъездной дорожке. С моря тянуло холодным ветром. Звезды были очень далеко. Они безмолвствовали.

Мы выехали на бетонную дорогу и неторопливо поехали по ней.

— Как же это ты без машины, приятель?

— Амтор прислал за мной.

— С чего бы, приятель?

— Должно быть, хотел меня видеть.

— Это парень с головой, — сказал Хемингуэй. — Понимает, что к чему.

Он сплюнул на землю, сделал плавный поворот и пустил машину с выключенным мотором вниз по склону.

— Амтор говорит, что ты ему звонил, пытался забросить крючок. Вот он и решил, что надо посмотреть, с кем придется иметь дело — если придется. Потому и прислал свою машину.

— Потому что знал, что позвонит знакомым полицейским и машина будет мне без надобности, — сказал я. — Чего уж там, Хемингуэй.

— Ну вот опять. Ладно. Так вот, под столом у него магнитофон, секретарша вела запись и, когда мы приехали, все зачитала мистеру Блейну.

Я обернулся и посмотрел на мистера Блейна. Он спокойно покуривал сигару, будто сидел дома в шлепанцах, и не удостоил меня взглядом.

— Ни черта она не записывала, — сказал я. — Скорее всего, у нее там шаблонная запись, приготовленная на всякий пожарный.

— Может, скажешь нам, зачем тебе понадобилось видеться с Амтором, — вежливо предложил Хемингуэй.

— То есть пока у меня цела рожа?

— Ну, мы совсем не такие, — сказал он с широким жестом.

— Ты хорошо знаешь Амтора, не так ли, Хемингуэй?

— Мистер Блейн вроде знает. А я просто делаю, что велят.

— Кто такой мистер Блейн?

— Джентльмен на заднем сиденье.

— А кто он помимо этого?

— Господи, мистера Блейна знают все.

— Ну ладно, — сказал я, внезапно ощутив сильную усталость.

Опять молчание, повороты, вьющаяся лента дороги, темнота и боль.

— Ну а теперь, — заговорил рослый, — когда никаких дам среди нас нет, объясни, с чего ты называешь меня Хемингуэем?

— Шутка, — ответил я. — Старая-старая шутка.

— А кто он, этот Хемингуэй?

— Писатель, который повторяет одно и то же снова и снова, пока не начинает казаться, что это хорошо.

— Времени тебе девать некуда, — сказал рослый. — Частный сыщик, а мозги набекрень. Зубы у тебя пока что свои?

— Да, с несколькими пломбами.

— Ну, приятель, ты счастливчик.

Человек на заднем сиденье сказал:

— Хватит. Теперь сверни направо.

— Понял.

Хемингуэй свернул на узкую грунтовую дорогу, идущую вдоль склона холма. Мы проехали по ней с милю. Запах шалфея стал очень сильным.

— Здесь, — сказал человек на заднем сиденье.

Хемингуэй остановил машину и поставил на ручной тормоз. Потянулся в мою сторону и распахнул дверцу:

— Что ж, приятель, познакомиться с тобой было приятно. Но туда не возвращайся, даже по делу. Выходи.

— Идти отсюда пешком?

Человек на заднем сиденье сказал:

— Поторапливайтесь.

— Да, приятель, пешком. Тебя это устраивает?

— Конечно, будет время кое-что обдумать. Например, вы не из лос-анджелесской полиции. Но один из вас полицейский, может и оба. По-моему, вы из Бэй-Сити. Так почему же вы оказались не на своей территории?

— Не трудновато ли будет это доказать, приятель?

— Доброй ночи, Хемингуэй.

Он не ответил. Никто из них не произнес ни слова. Я стал вылезать из машины, ступил на подножку и подался вперед, голова у меня еще немного кружилась.

Внезапно человек на заднем сиденье сделал молниеносное движение, я скорее ощутил его, чем увидел. У моих ног разверзлось море тьмы, гораздо более глубокой, чем самая черная ночь.

Я шагнул в него. Оно было бездонным.

Комната была полна дыма.

Дым висел по стенам тонкими нитями, словно занавесь из маленьких прозрачных бусин. Два окна в торцовой стене, казалось, были открыты, но дым не колыхался. Комнату эту я видел впервые. На окнах были решетки.