Гадес в два шага преодолел расстояние между собой и Аполлоном. И, схватив бога света за горло, приподнял его над землей.

— А ну говори, как ты смог ее увидеть! — прорычал он.

— Через оракул Деметры, — пропищал Аполлон.

Гадес отпустил бога света и вихрем вылетел из кузницы.

— Оседлать Ориона! — закричал он во все горло.

Оставшийся в кузнице Аполлон потер горло и поправил одежду.

— Доброе дело совершено. Ты передо мной в долгу, Деметра, — пробормотал он перед тем, как исчезнуть.

— Февраль на дворе, а кажется, уже апрель, — весело улыбнулась Лина. — Мне нравится, когда наша оклахомская погода выкидывает такие штучки, — сообщила она Эдит-Анне, умиротворенно топавшей рядом с ней.

Роликовые коньки требовали внимания. Хотя ее тело прекрасно знало, что делать, ум постоянно твердил что-нибудь вроде:

«Помедленнее, а то упадешь и расшибешься... здесь дорога неровная...»

В результате даже после нескольких месяцев практики Лина все еще каталась медленно, осторожно продвигаясь по широкой асфальтированной дорожке вдоль реки Арканзас.

— Слева! — крикнул кто-то сзади, и Лина поспешно свернула к правой стороне дорожки.

— Спасибо! — крикнула она вслед промчавшемуся мимо велосипедисту.

— Порядок! — откликнулся тот.

— Мне очень даже нравится, когда они вот так предупреждают, — сказала Лина Эдит-Анне, которая безмятежно бежала по газону вдоль дорожки; там уже появились первые признаки зелени.

Эдит фыркнула.

— Ну, ты ведь знаешь, как я пугаюсь, когда кто-нибудь просто проносится мимо без предупреждения. Тот здоровенный парень на желтом велосипеде чуть не сбил меня на прошлой неделе. — Лина наклонилась и потрепала Эдит за ухо. Бульдожиха засопела и лизнула руку хозяйки. — Наверное, мне самой надо быть повнимательнее, особенно когда вокруг так тихо, как этим вечером, но иной раз все выглядит таким прекрасным...

Лина улыбнулась. Ей больше всего нравилось кататься на роликах именно вечером. Закаты в Оклахоме ошеломляющие, и иногда, когда солнце опускалось за реку Арканзас, его свет раскрашивал воду в удивительные розовые и оранжевые тона, смешанные с синим и серым, — и это напоминало Лине магическую красоту Элизиума. Но она уже не так сильно грустила. Время отчасти исцелило ее. Она наслаждалась воспоминаниями... в малых дозах. Это помогало прогнать внутреннюю пустоту.

Эдит-Анна остановилась, чтобы внимательно обнюхать особенно интересный пучок прошлогодней травы.

— Эй, держись поближе ко мне! Если изваляешься в грязи или нахватаешься колючек, придется тебе после прогулки принять ванну!

Эдит еще раз-другой громко втянула воздух и, оставив траву в покое, припустила со всех ног, догоняя Лину. Лина притормозила, ожидая бульдожиху. Ей вдруг показалось, что вдали слышится топот копыт.

«Интересно, — подумала она. — Наверное, погода уже достаточно хороша для того, чтобы конюшни у реки открылись... хотя и рановато».

Верховые прогулки вдоль реки пользовались большим успехом в хорошую погоду, но обычно конюшни были закрыты до апреля. Лина удивилась, что не заметила нигде объявлений о начале прогулочного сезона. Обычно она даже разрешала вешать такие афишки в своей кондитерской. Лина сделала для себя мысленную заметку: проверить завтра, работают ли уже конюшни.

Собака догнала ее, и Лина прибавила ходу. Она уже проехала четыре мили, но дышала по-прежнему ровно, спокойно. Ноги у нее стали крепкими. Лина радовалась, что ввела катание на роликах в расписание недели как нечто обязательное. И не только потому, что это поддерживало в форме ее тело. Прогулки помогали думать.

А после визита Персефоны подумать было о чем.

Merda! Разумеется, предложение богини казалось соблазнительным. Да разве и могло быть иначе? Вернуться в Подземный мир в качестве королевы... ничего другого Лина и не хотела бы. Нет, поправила себя Лина. Ей куда больше хотелось бы вообще не слышать предложения Персефоны. Лина и так и эдак вертела его в уме все долгие зимние месяцы. Ей даже хотелось позвонить бабушке и попросить у нее совета — но придется обойтись без этого.

Иногда Лина думала, что Деметра, возможно, права и она просто ошиблась. Тогда Лина вспоминала, как Гадес отвернулся от нее, когда она ему открылась. «Покинь мои владения», вот что он сказал, увидев настоящую Каролину. Время помогло ослабить яркость этого воспоминания, но оно все равно причиняло боль.

А ведь скоро весна... Персефона вернется за ответом. Лина глубоко дышала, равномерно переставляя ноги и думая — уже, пожалуй, в тысячный раз — о том, что она ответит богине весны. И рука Лины сама собой отыскала аметистовый нарцисс, висевший на груди.

Она не может вернуться. Она этого хочет, да. Ей это даже снится. Но она не может этого сделать. Возможно, она и трусиха, но она не воспользуется этим шансом. Ей так много времени понадобилось, чтобы исцелиться. Она не хочет вновь разбередить рану. Она скажет Персефоне «нет». Может быть, богиня весны найдет какую-нибудь другую смертную, готовую поменяться с ней местами. Долорес, например, является активным членом Общества творческих анахронизмов. Может быть, ей покажется интересным увидеть собственными глазами гору Олимп и потанцевать с нимфами, пока Персефона будет печь булочки. От этой картинки Лина рассмеялась. Она ведь даже могла бы взять продолжительный отпуск и оставить пекарню в умелых руках Долорес-Персефоны. Италия так хороша весной...

Лина погрузилась в фантазии о весенних каникулах в Италии, но вдруг заметила, что стук копыт становится ближе и быстрее. Она повернула к краю тропинки, и тут воздух прорезало радостное приветственное ржание. Сердце Лины подпрыгнуло — она узнала этот голос...

Лина резко обернулась — и увидела огромное черное существо. Темный нос тыкался прямо ей в лицо. Орион то тихонько ржал, то фыркал, облизывая волосы и плечи Лины. Потрясенная, Лина лишь хваталась за уздечку огромного коня, надеясь, что в восторге тот не собьет ее с ног.

— Кто осмелился коснуться ужасного жеребца Гадеса?

Он повторил слова, сказанные ей давным-давно, вот только интонация была совсем другой. Голос Гадеса был полон любви и страсти. Лина подняла голову. Темный бог сидел в глянцевом седле «вестерн». Свою обычную одежду он сменил на черную рубашку техасского покроя, с закатанными до локтей рукавами, джинсы и оклахомские ковбойские ботинки. Его волосы были зачесаны назад, а глаза сверкали.

Лина молча таращилась на него. В ее сердце заново открылась едва затянувшаяся рана. На все эти темные зимние месяцы он оставил ее страдать в одиночестве. Все это время... и вся эта боль... Сила внезапно охватившего Лину гнева удивила даже ее саму.

Он попытался улыбнуться, но губы лишь слегка дрогнули.

— Ты спрашиваешь, кто осмелился коснуться твоего жеребца, Гадес? — процедила Лина. — Тогда позволь мне заново представиться. Я — Каролина Франческа Санторо, смертная женщина средних лет, из Талсы, штат Оклахома. У меня есть своя пекарня. И я вовсе не осмеливалась касаться твоего жеребца. Это он сам тычется мне в лицо и руки. Снова.