душа моя о тебе не будет болеть, — говорила она Ваське, пока им заворачивали костюм.

Взяли они покупки: мать — коробку, Васька — костюм, пошли домой, и было им обоим легко и радостно.

— Ма, а как же он костюм продал нам без талона? — спросил Васька, все еще не веря в такую удачу.

— А может, у них костюмы без талонов… Я хотела спросить, а потом думаю: «Да ладно, я ж не даром беру, за деньги. А талон-то, видно, так, как пропуск в магазин», — успокоила она Ваську, хотя сама в этом не очень была уверена.

Дома, когда Васька нарядился во все новое, радости было еще больше. Костюм приятно облегал тело, брюки были длинны и достаточно широки, хотя и не такие, как делали на заказ, но все-таки близки к моде. Пиджак двубортный, лацканы большие, острые, слева на груди врезной кармашек. Подкладка на пиджаке из блестящей, будто шелк, материи, внутри с обеих сторон тоже карманы. Все как у взрослого, никогда еще Васька не имел такого и не мечтал даже, что он у него будет когда-нибудь.

Танька взглянула на брата и заревела от досады — так все на нем было красиво. А Алешка уже договаривался с матерью, чтобы она старый Васькин пиджачок перешила ему.

— Погоди ты, — сказала ему мать. — Што ж он, такой костюм будет кажный день таскать? Это выходной, только по праздникам.

А Васька ходил по комнате и сам себя не чувствовал, будто приподнимал его кто-то: и под мышками, и в поясе — везде так ладно все облегало, будто и в самом деле шито на него. Особенно приятно обхватывало плечи, подложенная вата делала их выше и шире, при этих плечах куда девалась Васькина сутулость — ходил по комнате, как вышколенный офицер, слегка поскрипывая новенькими туфлями.

Ваське захотелось посмотреть костюм со стороны, на ком-то другом. Попросил Валентина примерить. Тот надел только пиджак, застегнулся — и тоже сразу преобразился, красавцем стал.

Доволен Васька, счастлив и на мать смотрит удивленно и благодарно: как она расщедрилась, все деньги на него ухнула… Это ж сколько она их копила!..

— Вот пойдешь теперь на торжественное в клуб во всем новом, — говорила мать, сворачивая костюм и пряча его в сундук. — Ну а у меня гора с плеч: один одет и обут.

Васька любовался туфлями. Держал их в руках, вертел перед лампочкой, рассматривал рубчики на рантах, желтую гладкую подошву, квадратные утиные носы, вдыхал с наслаждением терпкий запах кожи и улыбался. Хукнул на носок — он затуманился, теранул рукавом — опять засверкал. Вложил снова в коробку… Коробка — одна эта штука чего стоит, никогда еще в доме не было обуви в коробках. Надо же, как повезло человеку!..

— Мам, это модельные?

— Конечно! — отозвалась та. — Какие ж еще, рази не видишь?

«Модельные!» — вздохнул Васька сладко.

Теперь он мечтал только об одном — чтобы на седьмое была хорошая погода, чтобы можно было идти на демонстрацию в одном костюме, без пальто.

И уж как повезет человеку, так везет во всем. Как хотел Васька, так и случилось: погода выдалась теплая, солнечная. Нарядился он во все новенькое, начесал «политику» как следует, выбросил поверх костюма белый воротничок рубашки, пошел на демонстрацию. Идет — ноги будто сами несут его, не чует земли под собой, и кажется ему, что все встречные только на него и глядят. На самом же деле лишь в школе обратили на него внимание — какой Гурин нарядный, и как он сразу повзрослел, и как он красив. Это удивление он видел во взглядах девчонок других классов, а его одноклассницы говорили ему об этом прямо, не стесняясь, восхищались им.

Жек пощупал костюм, одобрил материал:

— Шерсть! Тонкая какая! А шкеры! Ну, брат!.. — И он снова мял полу костюма, будто не верил, что он действительно из шерсти.

— Да ладно… — смущался Гурин. — Ну, брось… Ну что ты, как девочка, щупаешь…

И надо же случиться — почему-то именно в этот же день приметил Гурин в стайке учениц из девятого «Б» беленькую, в косичках, в редких конопатинках, застенчивую девочку. Она все время «висела» на руке у Натки Косоруковой — боевой, отчаянной девчонки из того же класса. «Кто такая? — подумал Гурин. — Откуда взялась?..» И вдруг она заметила, что Васька смотрит на нее, смутилась, захлопала белесыми ресничками, спряталась за Натку.

И потом, вечером, в клубе на танцах опять он увидел ее танцующей с той же Наткой. Спросил у Сорокина — кто такая, откуда? Жек кивнул в сторону девушек, переспросил:

— С Наткой которая?

— Да.

— Да ты что! Вальку Мальцеву из восьмого «Б» не знаешь?

Девушки услышали свои имена, оглянулись на Сорокина, тот подмигнул им, Натка улыбнулась в ответ, а Мальцева застеснялась почему-то, сбилась с ритма, и они сошли с круга.

Гурин хотел подойти к ним и пригласить Валю на танец, но после того как Жек все так грубо испортил, не решился.

А вскоре девочки незаметно ушли с танцев, и Гурин корил себя за нерешительность.

— Не жалей! — сказал ему Жек, заметив, что Васька шарит по залу глазами. Наклонился, прошептал: — У нас сегодня есть чем заняться. Вот доиграю, и мы пойдем с тобой в одно местечко…

— Куда?

— Я договорился. Компашка одна. Да там, кроме нас с тобой, никого не будет: мы да девахи. Пластиночки послушаем. Девахи — во! — Жек, не прерывая игры, показал большой палец. — Пойдем? Я о тебе им говорил.

У Гурина было такое настроение, что он готов был идти куда угодно.

— Пойдем! А эти там будут? — кивнул Гурин на угол, где недавно стояли Натка и Мальцева.

— Да ну, малявки! — Жек поморщился. — Не!..

— Ну, ладно, — согласился Васька. — Пойдем, послушаем пластинки.

— Ага!

Идти, оказывается, пришлось на первый поселок, но Гурин не раскаивался: еще и лучше, познакомится с поселковыми.

В доме, куда они явились, было чистенько, все обставлено по-городскому — кушетка с белыми салфетками на валиках, комод, уставленный открытками с целующимися парочками в рамках из морских ракушек.

Большой оранжевый абажур глушил свет, и только накрытый стол да кое-какие близстоящие предметы были выхвачены из полумрака ярким светлым кругом. На столе тарелочки, бокалы — «на четыре персоны». Тонкие кружочки колбасы на длинной селедочнице, краснобокие яблоки в вазе, нарезанная булка в плетеной соломенной хлебнице — все было расставлено будто небрежно, но на самом деле красиво, со вкусом. В центре стола, словно с картинки сошла беловерхая гора Арарат, высилась большая черная бутылка с горлом, обернутым