Сидящий с ним рядом молодой человек казался птицей с фиолетовым шелушащимся лицом, круглыми глазами и выпачканным обитым клювом. Следом за ним сидел пожилой мужчина в глухо застегнутом сюртуке. Он тоже был птицей, зобатой, с выпученным на костяной голове пузырем, с клювом, на котором засохла кровь, будто он недавно расклевал какую-то падаль. И он, Белосельцев, чьими-то чарами был превращен в птицу, посажен в заколдованную клетку.

Солнце отражалось в хрустальных пепельницах. Вились голубые дымки. Кожаные веки падали на рыжие птичьи глаза. За окном раздался едва различимый звук, то ли тихого двигателя, то ли легкого ветра, то ли плеснувшей о берег морской волны. Все, очнувшись, повернулись на этот звук, стали чутко вслушиваться. Словно приближался хозяин, повелитель птиц. Все ждали, гадая, что сулит его появление: обильный корм в клетке, дрессировку, охоту на воле или смерть, избавляющую их от чар, возвращающую посмертно человеческий облик.

Дверь отворилась, и вошел человек, невысокий, с мягким лицом, с улыбающимся нерешительным ртом, с рыжеватыми залысинами. Он был одет в дешевый помятый костюм и напоминал провинциального лектора, неуверенного в своих знаниях. Уже с порога он заискивал перед слушателями, ждал от них снисхождения. Но что-то жесткое, скрытое, внутреннее таилось под этой провинциальной наружностью, не обманувшей никого из сидящих. Все разом встали, вытянулись, жадно и преданно уставились на человека. И Белосельцев, превращенный в птицу, тоже взирал, ожидая от хозяина неведомых для себя милостей.

– Садитесь… Пожалуйста… – ласково сказал человек, рыхло опускаясь на стул и вяло оплывая под стол рыхлым полным телом. – Эти ужасные пробки… Опоздал… Извините…

Он положил на овал стола белые одутловатые руки. На голубоватом пальце желто загорелся золотой перстень, и в нем блеснул алмаз. Белосельцев догадался, что вошедший человек обладает невиданной властью. Этим алмазом и перстнем он превращает людей в животных и птиц, заставляет себе служить.

– Мы проведем нашу встречу, и я сегодня же доложу о ней руководству. Оно придает нашим беседам большое значение, и я сегодня же доложу о результатах. Ну что ж, начнем, пожалуй! – Человек шевельнул алмазом, направляя луч в сторону сидящих, и Белосельцев испытал ужас, боясь, что луч коснется его, проколет сердце и печень. – Начнем с Союза афганцев. – Хозяин ласково повернулся к соседу Белосельцева, легонько прочертил по нему алмазом, оставив на лбу, как на стекле, незримый надрез.

– Мои люди готовы. – Сосед с фиолетовым складчатым лицом ответил голосом, похожим на клекот. Губы открывались и закрывались с легким стуком, как клюв. – Я лично отобрал экипажи. Механиков, пулеметчиков и десант. Мне будут нужны бэтээры, чтобы водители восстановили навыки вождения. Я сам сяду в головную машину, буду управлять группой. Но мне нужно знать, что в нас с короткой дистанции не саданут из гранатомета.

– Очень хорошо! – довольным тоном ответил Хозяин. – Нам важно, чтобы ваши действия выглядели как возмущение народа, как самодеятельность масс. Пусть все будут в штатском, без всякого камуфляжа. Гранатометов не бойтесь, весь арсенал оголен. У них осталась сотня короткоствольных, царапают по броне. Передайте своим, что лицензия на продажу нефти и нефтепродуктов подписана! Сделаете дело, получите!

Хозяин слабо качнул алмазом, отключая «афганца», и тот умолк, оцепенел, как спящий беркут. Погрузился в сонное созерцание.

– Теперь о пропагандистском прикрытии. Есть новая установка! – Хозяин нацелил алмаз, и в ответ ожил, шевельнулся зачехленный на все пуговицы человек с коричневой сукровью в ноздрях. – Мне нужно, чтобы заработал образ «коммуно-фашистов», или, как вы гениально придумали, «красно-коричневых». Туда придут эти бравые парни, будут маршировать, вскидывать руку в приветствии, выкрикивать свое «Слава России!». Вы должны их снять и смонтировать кадры с Гитлером, сжиганием книг, массовыми расстрелами, свастикой. Пусть люди думают, что там окопались фашисты и наш президент, как Сталин, разгромил их в собственном логове!

– Понял, – кивнул человек, похожий на грифа, двигая несколько раз кадыком на пупырчатой шее, словно проталкивая сквозь горло сырые ломти мяса. – Мне нужны дополнительные мощности. Телекамеры, операторы, монтажные комнаты. Доктрина, о которой вы упоминали, разработана. Мы воспользуемся опытом гениального Ромма с его «Обыкновенным фашизмом».

– Все ваши заявки приняты. На этой неделе вы получите японские телекамеры и спецстудии с монтажным оборудованием. – Он качнул алмаз, словно повернул невидимый ключ. Человек потускнел, омертвел, превратился в металлическую птицу, склепанную из жести.

Белосельцев чувствовал, как часть его сердца омертвела, перестала биться, превратилась в холодную глыбу. Зрачки расширились и остекленели, вмерзли в глазные яблоки, и в них, как в тусклых льдинах, остановились изображения. Птицы во множестве сидели на высоковольтных проводах, прогибая их тяжестью, мокли под осенним дождем. Другие птицы сидели на кучах мусора, среди свалки, объедков, тряпья, раскрыли клювы, сытые, сонные, злые. В малиновой заре, вмороженный в эту зарю, остановился черный птичий грай. Под разными углами, с раскрытыми или сжатыми крыльями, они замерли в момент, когда ударил мороз, остановил движение света, вморозил птиц в малиновое неживое пространство.

Эти видения были как бред во время детских болезней, давно позабытый и вдруг воскрешенный. Эти заколдованные птицы движением перстня, поворотом алмаза будут оживлены, взорвутся в крике и клекоте, станут сечь воздух, падать на добычу, расклевывать ее до костей. И он сам, заколдованный, погруженный в сон, был частью болезненного детского бреда.

– Координатору спецмероприятий. – Хозяин щурился, отыскивая добрыми близорукими глазами кого-то, кто был ответствен за эти мероприятия. Один из сидящих, круглоголовый, как филин, с оттопыренными ушами, замигал. В его глазах попеременно, как в светофоре, загорались красные, желтые, зеленые огоньки. – Я бы хотел, чтобы ваша служба не спугнула в первый момент тех, кто начинает собираться к объекту. Их будет сначала немного. Набегут активисты радикальных партий. Потом подойдут депутаты. Потом сочувствующая интеллигенция. Иногородние, казаки. Потребуется неделя, чтобы оппозиция собрала свою массу. Только при достаточной массе мы сможем осуществить свою операцию. Только большая масса способна реагировать на возбуждающие сигналы. Нам нужно обезвредить оппозицию в целом. Поэтому я прошу, будьте предельно аккуратны, не спугните дичь раньше времени.

– Мои специалисты разработали методику сжатия и отсечения, – отозвался пушистый филин с торчащими ушками. – Органы МВД взаимодействуют со мной. Мы будем внимательны.

Белосельцев понимал, что обсуждается план разгрома парламента. Этот план имеет рациональное содержание: силовые взаимодействия, пропагандистское прикрытие, подкуп, шантаж, систему провокаций, дискредитацию лидеров, манипулирование общественным мнением, разведку, дезинформацию. Но одновременно в этом плане присутствует нечто, апеллирующее не к разуму, не к смыслу, не к теории заговоров и переворотов. Это нечто имеет внеразумную природу, оно связано с таинственными знаниями, с колдовством, с чертовщиной, с магической всепроницающей энергией, способной парализовать волю, лишить рассудка, разрушить центры сопротивления и защиты. И он, Белосельцев, с момента, когда повстречался с Каретным среди шума и блеска дождя, или раньше, когда стоял на Тверской, наблюдая уродливые, населившие Москву существа, он находится под воздействием этих колдовских, потусторонних сил. Он сопротивляется им, слабеет, заталкивается этими силами все дальше и глубже в загадочный сужающийся коридор, где все меньше свободы и все злее и жестче действует загадочная и беспощадная воля.