– Ладно, – сжалилась Таня и ответила правильно.

Я хлопнул себя по лбу:

– Точно!..

– Эк вас корёжит, – продолжала она. – Идём скорее, я хоть и не мартышка, но…

Двинулись в путь мы не сразу, и очень хорошо, что на вокзале были скамейки.

Кроме встреч с теми, кто жил поблизости, мой дух поддерживали письма. Я переписывался с родителями, с друзьями и с Леной Гончаренко. У неё был маленький брат, она училась в педагогическом колледже. Это звучало удивительно: какой из Ленки педагог? Даже если будет хорошо знать предмет, управится ли с кровожадной толпой? Конечно, я не высказал эти сомнения, но в следующем письме она уточнила: на отделении начальной школы. Если так, может, и сойдёт. Техникум находился в другом городе, в двух часах езды от дома, – каждый день не накатаешься, и Лена жила на неделе в общежитии, а домой приезжала на выходные.

В спортзале повесили боксёрский мешок, – писала она зимой, – очень он нужен, когда девочек 90 процентов или больше! Но собрались, начали бить по очереди, я тоже сделала раз-два, как ты показывал, с доворотом корпуса и так далее. Все сказали «о!» и теперь просят научить. Благодаря тебе я попала в авторитет, а о том, что никогда не смогу ударить человека, никто не догадывается…

Рад, что хоть так удалось тебе помочь.

А я смогу без колебаний, и на ком впервые убедился – ты не знаешь, наверное…

В апреле я стал младшим сержантом и отправился в часть недалеко от Выборга. Кто-нибудь непременно спросит: а где же дедовщина, ужасные неуставные отношения? Скажу честно, это была не главная беда. Куда хуже – скверное питание: брикеты замороженной мойвы, квашеная капуста, которую я видеть не мог, потому что знал, как она готовится, картофельное пюре из хлопьев, сырой глинистый хлеб с непременной изжогой в послевкусии. Думаю, именно поэтому я чуть не лишился пальца на руке. Ослабли защитные силы организма, и какая-то царапина, по привычке не замеченная, выросла в огромный панариций. В медсанчасть долго не отпускали, некому было ходить в караул. В итоге я больше месяца провёл в госпитале и лишь потому отделался шрамом, что у нас были хорошие врачи, недавно переведённые из Дрездена, и настоящие лекарства.

– Передай, что я их целую, хирурга твоего и всех, – сказала Таня, рассматривая шрам. – Так нежно, как… даже тебе ещё не доставалось!

После госпиталя служба пошла под гору. Главным занятием, причём с каким-то староанглийским, соревновательным уклоном, для меня стали поездки домой. Способов было несколько. Самый простой – командировка в Питер для покупки канцелярских принадлежностей. Второй способ – самоволка с дозволения командира батареи, в гражданской одежде, хранившейся у него дома. Третий, самый интересный, – самовольная самоволка, обычно в полевой форме прапорщика, в которую легко превращается солдатская.

Я не всегда мог предупредить Таню об этих приездах и дожидался возле института, надеясь на удачу. Однажды меня хватились в части и, когда вернулся, отправили на гауптвахту. Десять суток. Ладно… Если уж Варя Синичкина попадала на губу, можно разок и нам.

После Нового Года, когда служить осталось всего ничего, меня прикомандировали к духовому оркестру дивизии. Играть на трубах и валторнах я не умел, но при оркестре существовал вокально-инструментальный ансамбль, и мой голос понадобился для праздничных концертов. Пригодился отрепетированный в школе «Майский вальс», я выучил и несколько новых песен. К моему несказанному удивлению, слух о наших концертах дошёл до окружного ансамбля песни и пляски, оттуда звонили, интересовались, но где же вы раньше были, господа?..

Во второй половине мая в отпуск приехали родители, заглянули в наш полк. Может быть, сказалось вековое почтение сухопутных офицеров к морякам, или просто они поладили с командиром, – как бы там ни было, на следующий день, одним из первых, меня уволили в запас.

– С возвращением! – сказала Таня. А у меня было чувство, что я никуда и не уезжал.

А город куда-то съехал. Пробегая в армейской спешке, я не обращал внимания на перемены, теперь они глядели отовсюду. Восстановился на заочном, хотел устроиться в кооператив по подготовке к экзаменам, где работал Станислав, – оказалось, кооператива больше нет и Стас занят в конторе по продаже станков, раскуроченных на металлолом. На Асе он всё-таки женился, но никакие ученики у них давно не собираются. Не было и кафе, где четыре с небольшим года назад он предлагал нам выступить, и в бывшем помещении кафе даже ничего не продавали – просто выломанная дверь, разбитый пол, какие-то гнилые доски. Город заполонили опустившиеся, дурно пахнущие люди, вызывавшие смешанное чувство брезгливости и сострадания.

Неожиданностей было хоть отбавляй: вот, например, игровые автоматы. Никогда не думал, что это развлечение из моего детства станет таким популярным. В Солнечном, бывало, прибегал один или с толпой, обходил, скармливая монеты, морской бой, автогонки, тир, хоккей. И теперь вижу одну вывеску, другую – чуть ли не на каждом углу… Вошёл и замер: это какие-то совсем другие автоматы, для взрослых, полусумасшедших, дёргающих за рычаги! Посмотрел, развернулся и вылетел на улицу: очень уж недоброе настроение клубилось в зале, давило на уши и глаза.

Месяц погулял и задумался о работе. Попробовал, как раньше, сам найти учеников, но летом они не клевали. В июле позвонил Аркадий, один из участников той давней драки, с нашей, конечно, стороны. Вспомнили прошлое, поговорили о сегодняшнем дне. В армию Аркадий не попал по здоровью, в университет поступил вновь, бывший историк – на заочный экономический. Он предложил мне завтра погрузить и выгрузить вместе с ним мебель каких-то переезжающих хозяев. Через день были другие хозяева с мебелью, вскоре – партия строительных материалов. Удивительно много людей в это время переезжали, делали ремонты и готовы были платить. Осенью заказов стало ещё больше. Мы с Аркадием сдружились и вскоре взяли в аренду подержанный фордовский грузовичок. Хотя «мы» – это сильно сказано; Аркадий, опытный и наработавший кое-какие связи, оставался главным. Он со всеми договаривался, принимал и раздавал деньги, я был крепким и толковым санчей пансой. Гордость не страдала, амбиции не просыпались, поскольку я чувствовал, что предназначен для чего-то другого, а это дело временное. Аркадий говорил, что именно такого помощника ему раньше и не хватало. Через несколько месяцев он выкупил «форд». Появились ребята, готовые мгновенно откликнуться на вызов, и вскоре стали у нас чем-то вроде постоянного штата. Аркадий уже не работал физически, да ему и не стоило: хоть и выше меня, шире в плечах и с бицепсами, после восхождений с грузом на этажи он бледнел и временами глотал таблетки. Вскоре у нас появилась «Газель», и я тоже перестал носить грузы. Дело постепенно росло, Аркадий размышлял о покупке мачтового подъёмника.

Таня была очень занята. Учёба, практика всё сложнее; вдобавок, отучившись четыре курса на стоматолога, очень многое умея, она увлеклась челюстно-лицевой хирургией и думала о второй специальности, а для этого надо было вернуться к гистологии и другим уже пройденным дисциплинам. Плюс работа: массажи и новое дело, возникшее случайно. «Отчего ты такая?» – спрашивали подруги, имея в виду чудесную осанку, цвет лица, неутомимость, совершенные стопы – высокий свод, ни намёка на болезненные косточки. Таня отвечала: детство босиком на пляже, плавание, подвижность, фрукты и виноград, никаких шпилек до восемнадцати лет и после не увлекаться… Всё формируется к юности, дальше можно только подправить. «Нам бы хоть подправить», – говорили подруги, и Таня стала дважды в неделю вести лечебную гимнастику. Для этого училась и тренировалась: раньше, к примеру, не могла садиться на шпагат, оттого что не было необходимости, теперь делала это запросто и как угодно.