— По хитрой морде. В любом облике Эвис остается Эвис.

Бросив обратно на покрывало предпоследнюю подушку, я присела.

— Не стыдно тебе? — спросила осуждающе.

Из-под кровати выглянула зеленая мордочка олеандровой ящерицы. Улыбнулась и помотала головой.

— А я ведь испугалась. Думала, что потеряла тебя…

Догадка вспыхнула в сознании, словно молния в ночи.

— Ты почувствовала то же самое? Тогда, в академии?

Улыбка исчезла. Теперь Эвис глядела серьезно, и так же серьезно она кивнула.

— Давай пообещаем, что больше никогда не станем так пугать друг друга?

Эвис снова кивнула и зашлепала ко мне. Забралась на подставленные ладони и ласково потерлась головой.

* * *

В большом камине потрескивал огонь. Жар от него ощущался на щеках, отблески пламени отражались в бокалах, на треть заполненных вином. Мы сидели в комнате Хэйдена, прямо на шкуре, брошенной в нескольких метрах перед камином. Говорили мало. Рядом с Хэйденом даже тишина казалась уютной, наполненной теплом и заботой. В приглушенном свете его лицо выглядело иначе. Черты сгладились, взгляд наполнился особой магией — той, что нет названия. Я ощущала ее, чувствовала, как она зачаровывает меня все сильнее.

Шкура под ладонью мягко щекотала кожу, вино разливалось по языку приятной терпкостью. Нос дразнили запахи камня, дерева, тканей — самого замка. Время текло неспешно, щедро позволяя прочувствовать каждый миг, ощутить вкус, аромат и прикосновение.

Раньше я не знала, насколько это уютно — вот так сидеть у камина, погасив в комнате почти весь свет. Лангария никогда не терпела такого пренебрежения правилами. Артиэллам не следует опускаться на пол, точно безродным мэлам. И смотреть в глаза так открыто, не пряча желаний, тоже не следует.

— Глупые правила, — улыбнулся Хэйден. Заметил мое удивление и пояснил: — Когда ты начинаешь думать об этикете, едва заметно хмуришься. Будто вспоминаешь заученные с детства порядки и чувствуешь вину, что не следуешь им. Но здесь, на севере, порядки отличаются. Раз нарушив их, северяне, кажется, вошли во вкус, — он тихо рассмеялся.

Звук его голоса, приглушенный, мягкий, отдавался во мне манящим искушением. И глупо врать — я даже не пыталась ему противиться.

— Ты артиэлла, мой свет, истинная дочь древнего рода. Но даже Мак-Морам иногда можно расслабляться.

— Ты знаешь? — удивилась я.

Лангария покинула замок до прибытия Хэйдена, так что встретиться они не могли. Если только Вилард или Эвелин рассказали ему. Или Тиамат передала горгульевы сплетни. Или…

— Твоя сестра приходила ко мне.

Мысли, до этого упорядоченные, вдруг перемешались. Мойра? Приходила? Но когда?

— Когда ты была в темнице, — ответил Хэйден, стоило мне задать последний вопрос. — Именно она рассказала о зелье, которое ты выпила. Поэтому я без сомнений провел ритуал на определение рода — знал, он ничего не покажет.

На некоторое время мы замолчали. Я думала о Мойре, ее чувствах и смелости. После всех открывшихся тайн я восхищалась сестрой даже больше, чем прежде. Пусть ее любовь непохожа на ту, о которой пишут в книгах, и между нами давно нет теплых сестринских чувств, но Мойра меня любит. По-своему, но искренне.

С сестры мысли вильнули в сторону нефритов и дальше — к силе Хэйдена.

— Ты сказал, что никто из нефритов не догадался о твоем вмешательстве, потому что не представляет истинную силу турмалинов. Но в академии есть еще один шерл — Роун. Разве он ничего не почувствовал?

— Почему же? — удивился Хэйден. — Почувствовал, конечно. Более того, он один из немногих, кто знает о моем истинном камне. Не забывай, Роун входит в Совет Ночи и осведомлен о ситуации с северными кланами. Это одна из причин, почему он призывает ценить халцедонов: признание слабой тьмы — первый шаг на пути признания света.

— А… но… подожди, — я совсем растерялась. — Вы знаете о планах Совета? Знаете о… — я замолчала, не уверенная, смею ли упоминать тайный договор.

Хэйден усмехнулся.

— Да, мы знаем о соглашении между правителями. Именно северные кланы поспособствовали его заключению, убедив империю и царство, что действительно собираемся отделиться.

— Но разве это не логичный для вас шаг?

— Не особо. Поверь, нас устраивает положение дел и уже имеющейся автономии нам достаточно. Единственное, что нас не устраивает — отношение к чуждым детям. Я рассказывал тебе, что мы всегда стараемся им помогать. Но очень часто не успеваем. Опоздав в очередной раз, мы поняли: единственный способ помочь таким детям — изменить само отношение к ним.

Я отвернулась и невидящим взглядом уставилась в камин. В душе царило смятение.

Я думала о запутанности судеб, о том, как каждое решение влияет на судьбу десятка, если не сотни людей. Права была Лей-Тора: все мы нити в полотне Полуночной Матери, все переплетены. И теперь, кажется, я начинаю видеть вытканный узор. Сложный, запутанный, с узелками и стяжками, но красивый. Не знаю, как много сделал для будущего мира Пресветлый Отец, выжигающий судьбы своих детей на земной тверди, но знаю одно: Полуночная Матерь пытается исправить то, что когда-то сама же и начала. Остановить убийство невинных. И если я стала той нитью, что проведет остальные сквозь узлы и оборванные волокна, то я не жалею ни об одном дне. Какими трудными они бы мне ни казались, каждый из них прожит не зря. Каждый вел меня вперед под звездой перемен.

— Лэйни? Все в порядке?

Повернувшись к Хэйдену, я улыбнулась.

— Да. Теперь все будет в порядке.

Я стояла у зеркала, глядя на собственное отражение. Длинное белое платье, расшитое кружевом, собранные в элегантную прическу волосы, букет эдельвейсов в руках. Сквозь высокие окна косыми лучами проникал свет. Он стелился по полу, обнимал предметы, ласково касался моих щек, оставляя на них теплые поцелуи. Он звал меня. Манил, как в свое время манили камни светлых чародеев. Отзываясь ему, турмалин в моем кольце сверкнул отполированными гранями.

Я подошла к окну. Не отпуская эдельвейсов, отодвинула свободной рукой тяжелую штору и выглянула наружу. По ту сторону алебастрового стекла цвели горы. Раньше мне казалось, что на севере всегда правят зима и метели. Но с наступлением весны я узнала, в каком удивительном крае очутилась. Следом за весной пришло лето, теплое, но не душное. Свежий ветер проносился над поросшими травой склонами, перепрыгивал с камня на камень, будто мальчишка, и слетал вдоль водопадов.

Эвелин открыла для меня истинную красоту этих мест. Показала высокогорное озеро, такое чистое, что отражающееся в нем небо кажется едва ли не ярче настоящего. Вместе мы побывали на реках, сбегающих шумными потоками вдоль склонов, и у водопадов. Их оказалось много. Гораздо больше, чем я предполагала вначале. Тонкие водяные рукава собирались и расходились, срываясь с огромной высоты десятками потоков. В солнечные дни радуга пронизывала их, как иголка ткань. Собирала, будто оборку, и слепила яркими отблесками.