– Думаю, обознаться вы не могли, – сказала она. – Я видела его на фотографиях. Очень броская внешность: этот тирольский плащ…

– И ко всему прочему, глаза разного цвета, – добавил букинист, уставившись на монитор древнего «макинтоша», купленного лет двадцать назад: бежевого, громоздкого, с крупными клавишами-кубиками, похожими на сливочные ириски. – Вблизи это очень заметно. Один глаз карий, другой голубой. По-моему, на полицейского произвела большое впечатление моя памятливость вкупе с наблюдательностью. Во время войны я служил в разведке. – С гордой улыбкой он повернулся к Робин. – Я прав: у нас действительно есть один экземпляр… подержанный. Сюда.

Он зашаркал к неопрятной корзине, полной книжек.

– Для полицейских это очень важная информация, – говорила Робин, следуя за ним по пятам.

– Еще бы, – самодовольно сказал он. – Время смерти. Да, я их заверил, что восьмого числа мистер Куайн был еще жив.

– Но зачем он приходил, вы, наверное, не помните, – с легким хохотком сказала Робин. – А как интересно было бы узнать, что он читал.

– Прекрасно помню, – мгновенно возразил букинист. – Ему нужны были три романа: «Свобода» Джонатана Франзена{31}, «Безымянное» Джошуа Ферриса{32} и… третий запамятовал… Собираюсь, говорит, в поездку, хочу почитать в дороге. Мы с ним обсудили нашествие электронных книг… он оказался более терпим, чем я, ко всякого рода читалкам… где-то здесь, – бормотал он, роясь в корзине.

Из вежливости Робин пыталась ему помогать.

– Восьмого, – повторила она. – Почему вы так уверены, что он заходил именно восьмого?

А про себя подумала, что в этой плесневелой, сумрачной неподвижности один день бесследно растворяется в другом.

– Потому что это был понедельник, – ответил букинист. – Приятный эпизод, беседа про Джозефа Норта – мистер Куайн сохранил о нем самые теплые воспоминания.

Робин так и не поняла, по какой причине букинист считает, что тот памятный понедельник пришелся именно на восьмое число, но не успела она задать следующий вопрос, как старик с торжествующим криком вытащил со дна корзины потрепанную книжицу в бумажном переплете:

– Вот она! Вот она! Я же говорил!

– Лично я даты плохо запоминаю, – выдумала Робин, когда они шли к кассе. – Раз уж я тут, может, купить заодно и что-нибудь Джозефа Норта?

– У него вышла единственная книга: «К вершинам». Да, это одно из моих любимых произведений, у нас точно есть…

И он вновь пошел за стремянкой.

– Я и дни недели путаю, – отважилась на новый обман Робин, повторно созерцая горчичные носки.

– Многие этим грешат, – заносчиво изрек букинист, – но я – приверженец восстановительной дедукции, ха-ха. Почему я уверен, что это был понедельник? Да потому, что по понедельникам я всегда покупаю молоко; вот и в тот раз я купил молока и после увидел в магазине мистера Куайна. – Он шарил на полке; Робин выжидала. – Я растолковал полицейским, что установил дату понедельника, ориентируясь по конкретным событиям: в тот вечер – как почти каждый понедельник – я был в гостях у своего друга Чарльза и хорошо помню, что рассказывал ему про визит Оуэна Куайна к нам в магазин, а еще обсуждал с ним отступничество пятерых англиканских епископов, которые как раз в тот день перешли в католичество. Чарльз – проповедник Англиканской церкви, хоть и без духовного сана. Он очень близко к сердцу принял эту измену.

– Понимаю, – кивнула Робин и тут же сделала узелок на память: проверить дату этого события.

Между тем старик нашел книгу Норта и медленно спускался по стремянке.

– И вот еще что, – в порыве энтузиазма продолжил он. – Чарльз показал мне удивительные фотографии карстовой воронки, образовавшейся накануне ночью в Шмалькальдене – это в Германии, я как раз служил в тех краях во время войны. Да… в тот вечер, как сейчас помню, Чарльз перебил мой рассказ о приходе Куайна… писатели интересуют его крайне мало… «Ты ведь, – говорит, – бывал в Шмалькальдене?» – Высохшие, узловатые пальцы забегали по клавишам кассового аппарата. – И рассказал, что там ни с того ни с сего появился огромный кратер… на следующий день все газеты поместили необыкновенные фотографии… Поразительная штука память, – назидательно закончил он, вручая Робин коричневый бумажный пакет с двумя книгами и принимая у нее банкноту в десять фунтов.

– Как же, как же, помню эту воронку, – не растерялась Робин. Пока букинист сосредоточенно отсчитывал сдачу, она достала из кармана телефон и быстро нажала несколько кнопок. – Да вот же она… Шмалькальден… уму непостижимо: откуда ни возьмись появилась такая воронка. Только новость эта, – Робин подняла взгляд на старика, – не от восьмого ноября, а от первого.

Он заморгал.

– Не спорьте, это было восьмого, – заявил он с глубокой неприязнью, понимая, что его загнали в угол.

– Можете убедиться. – Робин повернула к нему маленький дисплей; старик сдвинул очки на лоб и вгляделся в изображение. – Вы точно помните, что обсуждали визит Куайна и эту воронку в одном и том же разговоре?

– Здесь какая-то ошибка, – пробормотал он, адресуя свой упрек не то Робин, не то собственной персоне, не то сайту газеты «Гардиан», и оттолкнул от себя телефон.

– Значит, вы не помни…

– У вас все? – От раздражения он повысил голос. – Тогда всех благ, всех благ.

И Робин, видя упрямство обиженного старого эгоиста, вышла из магазина под звон колокольчика.

Я б очень хотел, мистер Скэндл, обсудить с вами то, что он здесь говорил. Его речи – сплошные загадки!

Уильям Конгрив.

Любовь за любовь[27]

Страйку с самого начала казалось, что «Симпсонс-на-Стрэнде» – странный выбор, но Джерри Уолдегрейв назначил встречу именно там, и любопытство Страйка возрастало по мере приближения к внушительному каменному фасаду с вращающимися деревянными дверями, медными табличками и висячим фонарем. Вход обрамляла изразцовая кайма с рисунком из шахматных фигур. Хотя это было старинное лондонское заведение, Страйк здесь еще не бывал. Он предполагал, что сюда влечет состоятельных бизнесменов и заезжих гурманов. Однако, войдя в вестибюль, Страйк почувствовал себя как рыба в воде. «Симпсонс», элитный шахматный клуб восемнадцатого века, заговорил с ним на полузабытом языке сословной иерархии, упорядоченности и приличий. В вестибюле царили темные, неброские клубные цвета, какие выбирают мужчины без оглядки на женщин, высились толстые мраморные колонны, солидные кожаные кресла ждали бражников-денди, а за двустворчатой дверью, путь к которой лежал мимо гардероба, виднелся обшитый темным деревом ресторанный зал. Эта обстановка чем-то напомнила Страйку сержантские клубы, куда он частенько заглядывал во время службы. Не хватало только полкового знамени и портрета королевы.