— Радостно ощущать на себе мне дружбу людскую, — зажмурился от удовольствия вий. — Гладит по шкуре меня она словно добрый хозяин лохматую кошку. Я убываю, но в гости вас жду непременно.

— Да свыдания, дуруг! — сказал и орк, в очередной раз меня манеру разговора и протягивая Мишке лапу. — Рад памочь был, да! Еще встрэтимся, дуруг!

В палату заглянул доктор Бешеный. Увидев Иринку, весело болтавшую с Мишкой, доктор шарахнулся в коридор, словно от привидения. Потом очень тихо подошел к постели, сел на краешек, своими ручищами, способными смять в кулаке альпинистский карабин, очень бережно потрогал Иринину шею, живот и подмышки — Ришка весело захихикала — присвистнул и вышел в коридор. Там он прислонился лбом к стеклу, постоял так минуты три и промолвил сам себе:

— Есть многое на свете, друг прозектор, что и не снилось нашим мудрецам… И чего я вообще тут делаю? В горы. В горы. В горы. Завтра же.

Но прежде чем отправиться в горы, Владимир Викторович зашел в ординаторскую.

Оставшись наедине с Иринкой, Мишка присел на стул. Он почти не чуял пола под ногами. Ему казалось, что стоит оттолкнуться посильнее — и он поплывет по воздуху. Словно воздушный шарик, Мишка был наполнен чистым, простым и незамутненным счастьем.

— Миш… — позвала его Иринка. — Миш, а ты мне снился… Все время. Маринка тоже снилась, но ты больше. На меня все время нападали те чудища, что гонятся за Большой Медведицей, а ты их от меня прогонял, вот. А потом они завизжали и удрали, а я открыла глаза и сразу тебя увидела… Зачудительно, да?

— Ага, — согласился Мишка. — Слушай, чудушко, а спать тебе не пора?

— Пора, — со вздохом согласилась Ришка. — Все равно телевизора здесь нет. Сказку расскажешь?

— Риш, я сказок не знаю!

— Такого не может быть, — решительно заявила Ришка, обнимая подушку. — Тебе разве в твоей школе сказок не рассказывали?

— Погоди, есть одна сказка, — сказал Мишка. — Ложись. Слушай. Сказка короткая. Храбрый конь убежал от своих хозяев…

Рассказав Ирине сказку, Мишка несколько минут наблюдал, как забывается она спокойным и здоровым сном и, глубоко вздохнув, прикрыл на мгновение глаза.

Когда он открыл их вновь, за окном сияло яркое солнце, а в ореоле солнечных лучей посреди комнаты парил ангел.

— Доброе утро, — сказал ангел Маринкиным голосом. — Я уже часа полтора смотрю, как вы спите.

— Доброе утро, Марин, — откликнулся Мишка. — Все в порядке. — Добавил он, словно бы оправдываясь.

— Я знаю, — безмятежно сказала Марина. — Когда вчера я заснула, меня разбудил Владимир Викторович. Заходит в ординаторскую и говорит: «Все в порядке». Миш, я, когда услышала первое слово — умерла. Меня отпаивать пришлось, чтобы до меня дошло, что не только «все», но и «в порядке». Владимир Викторович на себя ругался и обещал почему-то уйти в горы. А потом… Миш, мне потом стало так спокойно, что я сразу же уснула. А когда проснулась, пришла в ваше спящее царство, стояла и на вас смотрела. — Марина сделала короткую паузу. — Миш, я не собираюсь у тебя расспрашивать, что произошло здесь вчера вечером. Я только знаю, что ты сотворил чудо. И я не представляю, как можно тебя за это чудо поблагодарить…

— Какое же это чудо, если за него благодарят! — желчно отозвался Мишка. — Но, знаешь, на один поцелуй и чашку кофе я бы согласился…

— Кофе я сейчас быстренько сделаю! — ответила Марина. — И, заодно, позову завотделением. Ой, то есть, нет, наоборот…

Ирину выписали из больницы через два дня — и вовсе не потому, что ее здоровье вызывало хоть какие-то вопросы, а для того, чтобы медицинские светила города, области и даже страны имели возможность убедиться в достоверности совершившегося чуда.

Из больницы их забрал Витиш. Вместо того чтобы отвезти сестер Кауровых домой, он направился в общежитие на улице Лесной.

В общежитии царил радостный кавардак. Гейрхильд Гримсдоттировна, стоя на крыльце, походила на корсиканца, командовавшего своей старой гвардией. Гвардия, состоявшая из жильцов общежития, оравы нахальных китайских орков, а также дроу в штатском, исполняла ее приказания бодро и расторопно. Спецназовцы, одетые в цивильную одежду, дроу совершенно не узнавали друг друга, показывали на коллег пальцами, толкались локтями и стеснительно хихикали.

Шаманский, стоявший рядом с крыльцом, нервно поглядывал на часы. При этом ему приходилось передавать огромный букет, который он держал в руках, Чеширскому. При этом Чеширский каждый раз громко чихал, потому что его нежный нос не терпел цветочной пыльцы.

Иринкино появление встретили аплодисментами и салютом — тут вне конкуренции была орава нахальных китайских орков.

А дальше гости накрыли столы, расставили угощенья — и веселье потекло своим чередом. Шиза, Фаза и Катастрофа пели «Ох, рябина кудрявая…», а дроу — свои боевые песни. Орки и даже пара огров исполняли народные танцы, от которых не осталась в стороне даже Гейрхильд Гримсдоттировна. Совершенно трезвый Сидорычев, взобравшись на стул, продекламировал Башлачева, а невесть как забредший на торжество писатель Королев — свои новые стихи:

Уважаемая кошка, вы присядьте у окошка.

Подождите пять минут — вам сосиски подадут.

А еще вам, леди кошка, молока нальют немножко.

Но придется потерпеть — его надо подогреть!

Чеширский растрогался до слез, а писатель громогласно заявил, что навек уходит из жанра ужасов и впредь намерен работать только в области детской литературы.

За дальним концом стола расположилась команда ветеранов. Рисуя кетчупом и горчицей прямо на столешнице карты и схемы, они спорили и даже ругались меж собой, доказывая друг другу, как, где и каким образом можно поломать хребет немецкой армии летом сорок первого. И в их споре, препираниях, ругани было столько страстного желания исправить ошибки и несправедливости истории и столько великой охоты спасти безвинных жертв Второй Мировой, что один куйбышевский публицист и, в недавнем прошлом, лидер ОПГ Марк Солопник ни с того, ни с сего запутался в клавишах собственного компьютера и без надежды на восстановление удалил из памяти машины готовую рукопись своей новой книги «Марш вермахта на Восток: Путь прогрессоров». Солонику пришлось возвращать издательству аванс, и, по причине врожденного жлобства, с ним приключилась истерическая импотенция; однако, справедливости ради, отметим, что наши герои не имею к этому казусу никакого отношения.

Неподалеку от ветеранов сидел грустный Остап Флинт. Слушая ветеранов, он боялся рассказать им, что оставшегося у него золота недостаточно для старта в сорок первый. Впрочем, не все было безнадежно — подсевший к Флинту верзила из клуба реконструкторов с обладатель роскошной рыжей бороды и расстегнутого на все пуговицы серого мундира Первого Вирджинского кавалерийского полка, открывавшего белую футболку с надписью «I believe in God and in the General Lee!», а также почему-то в синее кепи первого Кентуккийского полка тяжелой артиллерии одетого козырьком назад, шепотом рассказывал мастеру о том, где спрятано пропавшее бесследно золото Конфедерации Южных Штатов.