— Меня они считали ренегатом троцкизма и разговоров о политике не вели.

Потом наступила пауза… Судя по стоящим в протоколах датам, эти несколько дней понадобились следствию для того, чтобы раздобыть компромат на Платтена на стороне. И раздобыли!

Бедный Платтен, неисправимый романтик и чистый рыцарь революции, он готов был умереть в каземате, но не выдать друзей, а те… с какой легкостью они оговаривали друга. Это вообще какой-то необъяснимый феномен того смутного времени: люди признавались в преступлениях, которых не совершали, с каким-то садистским наслаждением выдавали друг друга, придумывали злодеяния, которые не могли совершить ни они, ни их близкие. И ведь это не была игра, шалость или забава — на основании показаний ставили к стенке или отправляли на Колыму. Это ни для кого не было секретом, но оговоры и самооговоры продолжались.

Вот несколько писем друзей Платтена, имена которых он не назвал.

«В 1926–1927 годах хорошо известный вам Платтен самое меньшее к тому времени один из обозленнейших троцкистов. Задача этих «драгоценных товарищей» состояла в том, чтобы натравлять клуб против партии, против Сталина, против ЦК. Поллак».

«Дискуссии в клубе в то время велись по враждебной линии партии. «Сталин ведет фашистскую политику. Если бы Ленин еще жил, он назвал бы вас, ЦК, антиленинцами и ликвидаторами», — сказал Платтен на одном из собраний. Мартене».

«Наша троцкистская организация особенно развила свою деятельность в конце 1934 года, когда в связи с убийством Кирова начались репрессии против троцкистов. Платтен неоднократно заявлял, что нужно собирать силы для дальнейшей борьбы. Петермайер».

Считая, что эта сторона деятельности освещена достаточно ярко, следователь оставляет тему антипартийной деятельности и подбирается к Платтену с другой стороны. Протокол от 21 февраля 1939 года начинается с совершенно неожиданного вопроса.

— Хранили ли вы у себя на квартире какое-либо оружие без соответствующего разрешения?

— Да, вплоть до июня 1937 года без всякого разрешения я хранил дома маузер, который был изъят при аресте моей жены. В этом я признаю себя виновным. Но должен сказать, что ранее на оружие я имел соответствующее разрешение.

— Следствию известно, — припечатал следователь, — что ваш маузер предназначался для совершения террористических актов над руководителями ВКП(б) и советского правительства членами троцкистско-террористической организации. Дайте по этому вопросу правдивые показания!

— Никаких показаний по этому вопросу дать не могу, так как я не троцкист и не террорист, — отрезал Платтен.

Пуля, предназначенная Ленину

Платтен-террорист — это что-то новенькое. Да ведь если бы он захотел, ему даже не надо было доставать свой маузер — и все было бы иначе, как я уже не раз говорил, история пошла бы другим путем. Настало время рассказать о втором, самом главном поступке Платтена.

…Апрель 1917 года. Доставив Ленина в Россию, Платтен не может смириться с тем, что его остановили у самой границы. Он ищет обходные пути, рвется в драку, но в России пустили слух, что Платтен никакой не революционер, а платный германский агент. Как известно, такое же обвинение было выдвинуто и против Ленина. Пока это касалось одного его, Ильич молчал, но когда задели честь друга, он немедленно встал на его защиту. «Правительство лжет, пуская слухи, что Платтен друг немцев, — с гневом писал он. — Это клевета. Платтен — друг рабочих и враг капиталистов всех стран».

Шла война, везде и всюду свирепствовали военно-полевые суды, никто не станет разбираться — шпион Платтен или не шпион, расстреляют и точка, поэтому его уговорили повременить и пока что в Россию не рваться. Но после Октября — он в Петрограде! Надо сказать, что Ленину его послала сама судьба, провидение, ангел-хранитель — как хотите, так и говорите, но не будь Платтена рядом, Ильича не стало бы 1 января 1918 года. Вот что рассказывает об этом сестра Ленина М. И. Ульянова:

«1 января 1918 года, под вечер, Владимир Ильич выступал в Михайловском манеже перед первым отрядом социалистической армии, уезжавшем на фронт. На митинг его сопровождали: швейцарский товарищ Платтен и пишущая эти строки. Выйдя после митинга из манежа, мы сели в закрытый автомобиль и поехали в Смольный. Не успели мы отъехать и нескольких десятков саженей, как сзади в кузов автомобиля как горох посыпались ружейные пули. «Стреляют», — сказала я. Это подтвердил и Платтен, который первым долгом схватил голову Владимира Ильича (они сидели сзади) и отвел ее в сторону.

Тут же мы обнаружили, что рука т. Платтена в крови. Пуля задела его, очевидно, когда он отводил голову Владимира Ильича. Доехав до Смольного, мы принялись обследовать машину. Оказалось, что кузов был продырявлен в нескольких местах пулями, некоторые из них пролетели навылет, пробив переднее стекло».

Вот так. А вы говорите — маузер. Уж кого-кого, а Платтена обвинять в терроризме по меньшей мере нелепо.

А вот как реагировал на совершенно реальное покушение Ленин.

Несмотря на намерение Ильича не придавать какое-то значение эпизоду на Симоновском мосту («Какой большевик не рискует жизнью во время революции?» — говорил он.), В. Д. Бонч-Бруевич и его комиссары из знаменитой 75-й комнаты все же взялись за это дело. Раскрутить его помог случай — во время одного из митингов к Бонч-Бруевичу подошел солдат и сказал, что должен был его убить, но «взяло сомнение, видя, как вас слушают рабочие, как вы с ними по душам разговариваете». Потом солдат, назвавшийся Спиридоновым, шепнул, что имеет сообщить нечто очень важное, связанное с покушением на Ленина. Вскоре он пришел в 75-ю комнату и рассказал о террористической офицерской организации «Охотничья бригада», которая хотела похитить Ленина в качестве заложника, а если не удастся — уничтожить.

В конце января в газете «Петроградский голос» появилось сообщение бюро печати при Совнаркоме РСФСР: «В двадцатых числах января чрезвычайная комиссия по охране Петрограда получила сведения, что существует организация, поставившая себе целью — увезти В. И. Ленина из Петрограда в качестве заложника.

После установления некоторых данных в ночь с 21 на 22 января были произведены одновременные аресты: Саловой, подпоручика Ушакова, военного врача Некрасова, капитана Зинкевича, Некрасова, вольноопределяющегося Мартынова. Подпоручику Ушакову хозяева «Охотничьей бригады» поручили бросить бомбу в тот момент, когда Ленин выйдет из манежа и направится к машине. Но все произошло по-другому…»

А вот что пишет сам Бонч-Бруевич:

«По логике вещей все главные виновники покушения, конечно, должны были быть немедленно расстреляны. Но в революционное время действительность и логика делают огромные, совершенно неожиданные зигзаги, казалось бы, ничем не предусмотренные. Как только было опубликовано Ленинское воззвание «Социалистическое отечество в опасности», из арестных комнат Смольного пришли письма покушавшихся на жизнь Владимира Ильича и теперь просивших на броневиках отправить их на фронт для авангардных боев с насевшим противником.