Проводники наши держались точно намеченной по карте дороги. И вот, пройдя по ряду трясин, затем по плоскогорью, мы опять спустились в топи и наткнулись на крупное поселение, только что вновь отстроенное; кругом были болота, а в более доступных местах крепость была защищена стенами и даже башнями. Жители бежали, но весь поселок был наполнен битой птицей в таком количестве, что нас невольно обуяли крайние опасения. Найдено было также большое здание, сверху до низу набитое маленькими копьями, луками и стрелами; зато возделанных полей странным образом нигде не было видно… Но вот вскоре вышли к нам из болота 15 индейцев, касики этого поселка, с униженными просьбами не разорять их домов. Они объяснили, что соседи их, лакандоны12, изгнали их из прежних насиженных мест в долине и заставили искать убежище в этих неприступных, но и негостеприимных местах. Случилось это столь недавно, что они до сих пор ждут нового набега, а посему перебили всю свою птицу, желая заготовить запас на случай осады.

На следующий день мы наткнулись еще на два поселка того же племени. Назывались они Масатекас13, что значило на их языке — поселения или земли дичины, и, действительно, скоро мы спустились в благодатные края, где дичины было изумительно много. Животные нисколько не боялись человека, и в несколько минут мы заполевали более двух десятков. Оказалось, что животные эти считаются священными, никто их не трогает, а посему они и размножились в невероятном количестве. Вскоре наткнулись мы и на прежнее пепелище Масатекас, теперь совершенно пустынное: встретились нам лишь двое индейцев-охотников, несшие пуму и несколько игуан, вроде больших ящериц, очень вкусных.

Наутро мы отправились по широкой удобной дороге, но вскоре она сузилась и скоро превратилась лишь в извилистую тропу. Так пробирались мы до темноты, пока не добрались до новых гор, пред которыми! расстилалась большая водная поверхность. На разведку отряжены были четыре отряда, и один из них захватил две лодки с индейцами. Их привели в лагерь, и донья Марина так сумела их расположить к себе, что они скоро вернулись с множеством других лодок и изрядным запасом провизии из своего поселения Тайясаль14, на острове посреди воды. Переправа состоялась благополучно, и мы щедро одарили индейцев и их касиков. От них мы также узнали, что испанцы проживают в двух разных местах: в Нито, на берегу моря, и затем в десяти оттуда днях пути, в Нако, внутри страны. Удивились мы этому, но думали, что Кристобаль де Олид почему-то разделил свой отряд надвое, ибо о городе Сан Хиль де Буэна Виста и его строителях мы не имели ни малейшего понятия. В Тайясале был оставлен раненый конь. Несмотря на удачную переправу через большую реку, ночью от нас сбежал негр и две индеанки; а вскоре их примеру последовали и три испанца, которые предпочли остаться у туземцев, нежели продолжать ужасный путь с нами. Сам я тогда тоже страдал от солнечного удара; но жара все же не донимала нас так, как страшный ливень, который в течение трех суток беспрерывно обрушивался на нас. Идти было очень трудно, а тут мы пришли еще в горы, где камни были столь остры, как ножи. Пробовали мы найти иную дорогу, но напрасно. Пришлось идти по режущим остриям. Особенно страдали лошади; они часто оступались, падали на колени и разрезали себе ноги, а одна даже вспорола себе брюхо. Еще хуже был спуск; восемь лошадей пало, а остальные все до единой были переранены; пострадали и люди, а один из нас, Паласиос Рубиос, перешиб себе ногу. С великим облегчением вздохнули мы, когда горы эти, прозванные нами Кремневыми, остались позади, и возблагодарили и восславили Бога.

Вскоре мы должны были подойти к поселению Тайка [(Taica)], где надеялись поесть и отдохнуть. Но пред нами опять выросла могучая река, вздувшаяся от непомерных дождей; неслась она бурно по каменистому руслу с таким шумом и ревом, что его слышно было за добрых два легуа. О переходе вброд нечего было думать, а на постройку моста у нас пошло целых три дня. Когда же мы благополучно переправились и вошли в Тайку, то не только не встретили жителей, но не нашли и припасов, ибо их за время нашей стройки не спеша и дочиста вывезли.

Не того мы ждали! Кровь наша как бы оледенела от ужаса. Что же будет с нами дальше? С лихорадочной поспешностью бросились мы в окрестности, но и там ничего не нашли. Даже личные слуги Кортеса, вышедшие на поиски с проводниками, вернулись с жалкой меркой полуспелого маиса. А ведь был канун Пасхи Святого Воскресения Нашего Спасителя Иисуса Христа15! С великой печалью встретили мы первый день Пасхи.

Тогда Кортес велел позвать меня и еще несколько наиболее опытных товарищей и сказал: «Не буду тратить лишних слов. Вы хорошо знаете отчаянное положение нашего войска. Прошу Вас, обыщите страну, найдите хлеба!» Нас отправилось пятеро (увязался было Педро де Ирсио, но я его отвел), не считая двух проводников, и к великому нашему счастью после долгих скитаний по топям и горам мы увидели дым крупных костров. Оказывается, сюда укрылись местные беженцы со всеми своими припасами. Нас приняли неплохо, сытно накормили, а ночью подоспело около 1 000 наших мешиков. Мы их нагрузили до отказа, а сами остались на месте, так как удалось найти еще большие склады всякой снеди, и Кортес немедленно забрал и это… Вот как истерзанное наше войско насытилось. Недаром же в Тайке мы пробыли пять дней.

Кстати, о наших мостах. Они сохранялись в течение многих лет, когда вся страна давным-давно уже покорилась нашему государю. Когда проезжие испанцы видели эти громады, успешно противостоявшие силам природы и зубу времени, они восхищенно восклицали: «А, вот они каковы, эти мосты Кортеса!» Так некогда в древности говаривали: «А, вот они каковы, столпы Геркулеса!«… После другого поселения, которое называлось Тания [(Tania)], мы опять попали в лабиринт ручьев и рек. Проводники наши сбежали, ливни продолжались, и мы не знали, как и куда идти. Кортес опять хмурился и, наконец, вызвал охотников для поимки проводников или нахождения годного пути. Вызвались Педро де Ирсио и Франсиско Мармолехо, каждый забрал с собой несколько товарищей, но на третий день они вернулись ни с чем. Тогда Кортес, еще более огорченный, обратился ко мне — он послал Сандоваля с просьбами и уговорами, так как знал, что я болен. Я отказался. Но Сандаваль до тех пор настаивал, пока я не согласился, несмотря на свое болезненное состояние. Выбрал я себе двух надежных спутников, и мы пошли. Долгое время мы пробирались вдоль речонки, но вот на пригорке мы увидели подрубленный сук, известную путевую наметку индейцев; мы пошли по этим наметками и через час выбрались на поляну, засеянную маисом, далее шли хижины, и в одной из них слышался разговор. Мы пока что схоронились, а ночью осторожно прокрались к спящим, захватили трех индейцев и двух молодых индеанок и с ними вместе вернулись в лагерь, взяв кур и маис. Первым нас заметил Сандоваль и бросился к Кортесу с радостным известием. У Кортеса как раз был Педро де Ирсио, за последнее время особенно меня недолюбливавший, посему Сандоваль, желая уколоть Ирсио, заметил: «А ведь Берналь Диас дель Кастильо был прав, когда в свое время не взял с собой некоторых людей, умеющих лишь говорить о графе де Дуруэньи и его сыне доне Педро Гироне (такова была излюбленная тема Педро де Ирсио!). Нет, Берналь Диас дель Кастильо — молодец, и напрасно Вы, сеньор Педро де Ирсио, стараетесь его очернить пред Кортесом и мною!» Все присутствующие засмеялись, а Кортес горячо меня благодарил. Впрочем, наград я не хотел, да я их и не получил. Достаточно, что, вспоминая этот поход Кортеса, будут вспоминать и меня…