Она вышла на парковку и подошла к Томасу, прежде чем он успел ее заметить.

– Я тоже по тебе скучаю, Калле, – сказал он. – Знаешь, кто сейчас подойдет? Думаю, этот человек с удовольствием с тобой поговорит.

Анника застыла на месте. Он с расстояния четыре-пять метров протянул ей телефон.

Она почти прыгнула к нему и схватила трубку.

– Калле? – выдохнула она.

– Мама?

Аннику словно обдало теплой волной, на глазах выступили слезы.

– Привет, Калле, как твои дела?

– Мама, знаешь, у меня выпал зуб!

– Вот как! Еще один! Сколько же их у тебя выпало?

– Ой, много!

– Положи его в стакан с водой, и завтра утром он превратится в золотую монетку.

– Мама?

– Да?

– Когда ты вернешься?

– Завтра, а в понедельник мы встретимся, когда я заберу тебя с прогулки.

– Я буду тебя ждать, мама.

Она зажмурила глаза и притворно закашляла.

– Я тоже. Где Эллен?

– Она спит, эта козявка.

– Тебе тоже пора спать. Спокойной ночи. Я люблю тебя.

Она улыбнулась, ожидая, что мальчик сейчас скажет то, что он всегда говорил, заканчивая разговор: «Я люблю тебя мама, потому что ты самая лучшая мама в мииииире!» Но сейчас он сказал другое:

– Мама?

– Да?

– Ты не хочешь снова выйти замуж за папу?

Анника открыла глаза и увидела, как Томас кругами ходит по парковке. Он всегда начинал так ходить, когда нервничал.

– Нет, старичок, я не выйду за него замуж. Сейчас папа подойдет, и ты тоже скажешь ему «спокойной ночи».

Отдав Томасу трубку, Анника вернулась на свое место и уставилась в ночь. Стало совсем темно. Дневное тепло рассеялось, усилился ветер. Томас закончил разговор и положил телефон в карман.

Официант тем временем забрал пустую тарелку и принес раскаленную плиту, которую поставил на стол. Рядом он положил толстые куски мяса, зелень и три соуса, а потом объяснил, как налить жир на плиту и положить на нее мясо. Мясо шипело, подпрыгивало и дымилось.

Анника как зачарованная смотрела на потрескивавший под плитой огонь.

– Знаешь, иногда мне тебя не хватает, – признался Томас.

Она думала, что он скажет еще что-то, но он молчал.

– Почему? – спросила она после долгой паузы.

Он положил на тарелку кусок мяса.

– Ты никогда не гладишь по шерсти, всегда говоришь, что думаешь. Мне никогда не нравилось с тобой спорить, но с годами я стал умнее.

Она не ответила.

Томас жарил мясо и отрезал куски. Жарил и отрезал.

Сама она наелась закуской.

Огонь под каменной плитой постепенно угас.

Пришел официант и унес пустые тарелки.

Никому из них не хотелось ни десерта, ни кофе. Томас попросил счет и расплатился картой, которую Анника раньше не видела. Он расписался в чеке своей обычной размашистой подписью и оставил десять евро чаевых.

– За тебя расплачивается государство, папочка? – спросила Анника.

– Ну нет, – ответил он. – Никто не желает попасть на зуб «Квельспрессен».

Она рассмеялась.

– Это моя личная карта, – сказал он. – У нас есть еще общая карта для всяких совместных расходов, путешествий и так далее…

Анника отвернулась и стала смотреть в темноту. Ей было глубоко наплевать на их совместные счета.

Он почувствовал ее реакцию и растерялся.

– Знаешь, я думаю, мы хотим слишком многого.

Ей стало холодно, вечер был прохладным. Хорошо, что она надела свитер.

– Пойдем? – сказала она.

– Может, мы где-нибудь выпьем? – предложил он. – Где-нибудь у гавани?

– Думаю, не стоит, – ответила она. – Я очень устала.

Они вышли из ресторана и пошли на парковку. Она была почти пуста.

– Ты скучаешь по мне? – спросил он. – Ну хотя бы иногда.

«Все время, – подумала Анника. – Каждый день, каждый час, каждую минуту. Я все время ощущаю свое одиночество. Или мне это только кажется?»

Она вздохнула.

– Я не знаю, – сказала она вслух. – Не так сильно, как раньше. Вначале было очень плохо. Когда ты ушел, во мне образовалась какая-то черная пустота, как будто ты умер.

Она остановилась у машины.

– Наверное, для меня было бы лучше, если бы ты умер, тогда моя скорбь имела бы, по крайней мере, причину.

– Я не хотел причинять тебе боль.

– Об этом надо было думать раньше, – сказала она.

– Я знаю.

Они сели в машину и молча поехали по улицам Новой Андалусии. Небо было темным и беззвездным, к вечеру с Атлантики набежали тучи.

– Такая же ночь была, когда убили семью Сёдерстрём, – сказала Анника. – Было облачно, но холоднее. Им было тепло в их доме.

– Может быть, все-таки выпьем? Пива или кофе?

– Лучше пива, – сказала Анника.

Они остановились у отеля «Пир» и пошли к гавани.

На улицах гавани клубились толпы народа. Они не спеша посторонились, пропуская «ламборгини». Ряды баров и дискотек изрыгали на темную улицу музыку и яркий свет.

Томас направился в бар «Синатра».

– Давай лучше пойдем на пирс, – предложила Анника.

Ей не хотелось сталкиваться с Никласом Линде и его девочками.

Они прошли по пирсу до волнолома. Дул холодный ветер, Томас застегнул пиджак и поднял воротник. Анника засунула руки в карманы джинсов. Они шли рядом, не прикасаясь друг к другу.

– Сейчас я думаю, что многое надо было делать по-другому, – сказал Томас, стараясь перекричать ветер. – Я совсем не думал о последствиях. Я думал только о твоем упрямстве, непонимании, ограниченности чувства.

– И она стала наилучшим выходом, – с горечью произнесла Анника. – Ты получил возможность уйти в «тихую гавань».

Он кивнул, поднял голову, но не посмотрел на Аннику. На юго-западе светился африканский берег.

– Я тоже наделала много ошибок, – продолжила она, – и тоже раскаиваюсь. Но я совершенно уверена, что мы могли бы преодолеть все это, если бы обратились за помощью.

Теперь он взглянул на нее.

– Ты думаешь, еще не поздно? – спросил он.

Она не поверила своим ушам, ветер обдал ей лицо морскими брызгами.

– Не поздно? – как эхо повторила она.