– Мастер Кытай, там Эсех. Худо ему, бредит.

– Бредит?

– Ага. Говорит, что не кричал. Может, прислать к нему кого?

– Он правду говорит.

– Какую правду?

– Он не кричал.

– Где? Когда?

– В Кузне, во время перековки.

– Не кричал? Совсем?!

– Зубами скрипел. Кряхтел, сипел, а молчал. В первый раз такое…

«Все кричат. Ну ладно же» – вспомнил я слова Эсеха. А мальчишка, оказывается, кремень. Гаденыш, а кремень.

– Старуха уже дочку погнала. Вычухается твой Эсех, не переживай. Сарын что-нибудь передавал? Ты своего к Сарыну возил, на показ?!

– Какого своего? Эсеха?!

– Нюргуна!

Арт-татай! Голова широкая, дырявая!

– Передавал! Вот!

Я извлек из-за пазухи бесформенный слиток меди и протянул кузнецу. Испорченные украшения Жаворонка, сплавленные воедино дядей Сарыном – кроме них, у меня больше ничего не было. Сейчас брови мастера Кытая поползут на лоб: «Издеваешься? Где пластинка?!» Что я ему отвечу? Куйте, мастер, Нюргуна наудачу, без подсказок Сарын-тойона…

– Вот ведь!

Кузнец вертел слиток в пальцах. Ощупывал, оглаживал, словно величайшую драгоценность в мире. Обнюхал, лизнул. Клянусь – лизнул! В бормотании кузнеца я слышал нетерпение, смешанное с восторгом. Он приходил во все большее возбуждение, которое – хочешь, не хочешь! – передалось и мне.

Скорее! Время горит!

В дверях Кузни, залихватски сбив шапку набок, подпирал косяк плечом Уот Усутаакы. Адьярай маялся от безделья. Он был не прочь с кем-нибудь поболтать, а лучше – выпить кумысу. На ловца и зверь бежит, читалось на его ухмыляющейся роже. Спеша опередить Уота, я выпалил первое, что пришло на ум:

– Ты почему еще здесь?

– Я? Здесь? Да, я здесь!

– А кто коня брату добывать будет?

– Кэр-буу! Коня?

Уот озадачился. Уот погрузился в размышления. Похоже, о своей прямой обязанности – привести новому боотуру подходящего скакуна – он забыл напрочь.

– Коня! Эсех встанет, спросит: «Где мой конь?» А ты что?

– А я что?

– А ты: «Нету!»

– А я: «Нету!» А, буйа-буйа-буйакам!

– Нехорошо выйдет, а?

– Хорошо!

– Нет, нехорошо. Не по-братски.

– Нехорошо, – согласился Уот. – Плохо.

Он сдвинул шапку на самый нос и поскреб затылок обеими пятернями. Казалось, он уже готов скакать за конем, но вдруг передумал. Беззаботно махнул ручищей:

– Успеется! Вместе поедем! С тобой!

– Со мной?

– Вместе веселей. Коней добудем! Самых лучших!

– Хорошо, вместе! Дай пройти…

– Зачем?

– Нюргуна ковать надо. Как за конями ехать, если Нюргун некованный?

Ф-фух, посторонился. Пропустил.

Время горело-сгорало. Мы неслись наперегонки с пожаром.

Где мой брат? Куда брата дели?! Кем подменили?!

Был оборванец, стал…

«Жених! – радостно возвестил знакомый голос. – Женишок! Боотур-удалец!» Я аж дернулся, как ужаленный. Нет, почудилось. После вчерашнего из-за каждого угла Куо-Куо лезет! Хотя врать не стану: и жених, и удалец. Взамен тряпья с чужого плеча Нюргун облачился в длинный, ниже колен, кафтан оленьей кожи. Вставки из куньего меха, соболья оторочка, цацки-висюльки. Загляденье! Ровдужные штаны превосходной выделки, с узором по швам. Под кафтаном угадывалась новенькая нижняя рубаха, а штаны уходили в теплые волчьи сапоги на двойной подошве.

– Старуха моя расщедрилась, – объявил кузнец.

– Мы у вас в долгу, мастер Кытай!

– Хватит болтать. В долгу они!..

– Я верну…

– Вернет он! Кати его в оружейную. Нет, я сам!

– Может, лучше я?

– Сам! Я сам!

Колеса громыхали по металлу. Пол ощутимо прогибался под нашей тяжестью и с гулким оханьем распрямлялся позади. В коридорах Кузни металось, билось в стены дробное эхо. Шуму – как от табуна в ущелье! Я едва не оглох. У входа в оружейную кузнец остановил каталку, зачем-то обождал, пока эхо смолкнет, и распахнул перед Нюргуном дверь.

– Дальше – твоя забота. Выбирай!

Нюргун обернулся. Глянул через плечо на меня: «Что выбирать?»

– Оружие, доспехи. Бери все, что понравится.

С уморительно серьезным видом брат кивнул: понял, мол. Скрежетнув колодками-толкачами, он заехал в оружейную. Кузнец потянулся затворить за Нюргуном дверь, но не утерпел, зыркнул в щель. Мальчишка, честное слово! Наверное, мастер Кытай услышал мои мысли, потому что решительно, будто врага, рванул дверь на себя:

– Жди здесь.

Слово хозяина – закон. Меня кузнец, помнится, оставил в оружейной одного. Но я-то был здоровехонек! Вдруг Нюргуну помощь понадобится? В доспех облачиться – немалых трудов стоит…

Ждал я целую вечность. Время от времени за дверью грюкали колеса каталки. Что-то лязгало, брякало. Ухал, бубнил кузнец: отсюда ни словечка не разобрать! Ударил оглушительный грохот; пол заплясал под ногами. Я едва удержался, чтоб не вломиться к ним, балбесам. Ладно, буду нужен – позовут. Должно быть, Нюргун уронил стойку со щитами или с лавки от восторга сверзился. Нет, не сверзился. Вот, и дверь нараспашку, и Нюргун сидит на лавке сиднем: кафтан, штаны, сапоги.

Ни доспеха, ни шлема, ни захудалого копьишка. Хоть бы лук взял, балда!

– Арт-татай! – выдохнул я.

– Он так решил, – отрезал мастер Кытай. Суровый вид кузнеца разом обрубил все мое желание вразумить Нюргуна. – Иди за нами! Поможешь его держать. Боюсь, подмастерья не справятся.

Он покатил Нюргуна, ускоряя шаг. Я топал следом, пришибленный и потерянный. Казалось, стойку со щитами все-таки уронили, прямиком мне на темечко. Да что ж это за напасть?! Все у Нюргуна не по-людски. Не по-айыы. Даже не по-адьярайски! То не спит, то не добудишься, то добудились, да ноги отнялись! Теперь на наковальню, считай, голый лезет… Какой из него боотур выйдет? Дохлый? Мучаясь сомнениями, я не сразу сообразил, что сказал мне мастер Кытай. «Поможешь его держать. Боюсь, подмастерья не справятся.» Не справятся? Это мне, значит, родного брата клещами брать? В огонь совать?! Под молот класть?! Я помню, я печенками, задницей, костным мозгом помню, каково это – когда молот дробит твои суставы, вбивает острое железо в живую плоть; когда тебя живьем суют в пламенную утробу горна!

«Кто его опекун, братец? – спросила Умсур из далекого далека. – Вот и опекай…»