— Стало понятно, что няня умрет даже раньше вашей мамаши, — процедила Юола. — Нужно было что-то решать.

Сафира умолкла и поджала губы. Бросила взгляд на сестру. Та снова сидела с таким видом, будто все ее это не касается. Словно она вообще в стороне. Так и не дождавшись от нее хоть какой-то помощи и поддержки, Сафира вынужденно продолжила:

— Вот мы и решили — отправим ящерице Алисии письмо. Он, — она метнула взгляд на Калле, — ты не явишься, а значит, старшая лера останется старой девой на всю жизнь. Няня была грамотнее и писала она, текст тоже она сочинила. Все казалось идеально продуманным. Сюда придут другие драконы. Алисию, калеку, признают ни на что не годной. Хромоногая, перекошенная, больная. Критесу горло вскроют в бою за замок. Кому он нужен живым лердом? А мы со всех сторон выигрываем. И наследницы, и невесты.

Она забывшись или нарочно кокетливо заправила светлый локон за ухо.

— Кто же знал, что ваши ящерицы приползут, — сплюнула Юола, задрав голову.

— Ну вы и твари! — Калле зло усмехнулся. — А я ведь поверил в ваши каракули.

— Ну и чего приперся тогда? — Юола выпучила глаза. — Кто звал? Сидел бы себе на юге...

— Молчать! — рявкнул дракон и обнажил клыки. — Да потому что одного вы не учли. Алисию я люблю, так что письмо просто отсрочило мой приезд. Идиотки! Всего-то нужно было — позвать меня и я бы все сделал для вас. Для всех! Но вы сами определили свою судьбу. Пустоголовые погремушки.

— А я говорила няне, нужно было написать, что сдохла твоя Алисия, — прошипела Юола. Сафира ткнула сестру в бок, но та словно и не заметила. — Так и нужно было сделать, праху насыпать тебе в письмо. Тогда бы ты свою морду здесь не явил.

В комнате повисла гнетущая тишина.

Близняшки сидели с такими важными лицами… Мне было так противно на них смотреть.

Они исковеркали жизнь всем. И мне, и Критесу, и себе.

Своими руками, бестолковыми поступками...

В комнате воцарилась тяжелая удушающая тишина. Пламя над головами близняшек неспешно развеялось. Все молчали, и только Талья ерзала на месте. Сестру словно распирало, но она не решалась раскрыть рта. Безмолвие давило, отравляло и тяготило.

Талья комкала подол платья. Сопела...

— Давай, красивая моя, — хмыкнул Ивар, — я же вижу, как горят твои глаза. Говори.

— А почему никто не спрашивает, что стало с ребенком их кормилицы? — Талья подперла кулаком подбородок. — А я ведь неспроста грозилась выставить близняшек бастардами. Как вы думаете, где ребенок их мерзкой няньки?

— Так умер же, — Критес нахмурился и почесал лоб.

— Ага, ребенок моей мамы вдруг умер, — важно закивала сестра. — Твоей матери умер, и няньки этих куриц умер. Только одна лера рожала и рожала здоровых детей... Удивительно, не находите?!

— Ты на что намекаешь?! — взвизгнула Юола.

— Я не намекаю, а прямо спрашиваю…

Довольное выражение лица Тальи подсказало — она выложила далеко не все, что знала. Тяжело вздохнув, я обняла Калле за шею и пристроила отяжелевшую голову на его плече.

— Не смей даже тень кидать на наше происхождение! — шипела Юола.

Сафира же прищурившись предпочитала молчать.

— А я посмею, — Талья поднялась и, обойдя свое и наше кресло, остановилась за спиной Ивара. — Еще как посмею. А что вы, белобрысые лахудры, мне сделаете теперь? Спустите с лестницы как свою родную больную мать? Кашель вас ее раздражал? Ухаживать не желали? Да тяжко, признаю. Мы вот свою маму с Алисией до последнего чуть ли не на руках носили. Она у нас даже с хворью много лет прожила.

Ивар ухмыльнулся, разгадав, что кое-кто просто прячется за ним. Поймал свою избранную за руку и, вытащив из-за кресла, усадил на подлокотник, обняв за талию.

Я хорошо помнила, как умерла няня близняшек. Нашли вечером у лестницы на полу со свернутой шеей. Все подумали, что женщине просто стало плохо, ведь она болела.

— Талья, мне кажется, все же...

— Знаешь в чем моя ошибка?! — лицо Юолы исказила гримаса гнева. — И тебя, девка деревенская, нужно было с той лестницы спустить, чтобы языки не распускала. Чтобы рот свой закрыла навсегда.

— Это неправда! — спохватилась Сафира. — Ты этого не делала…Не могла! Она упала сама...

— Не лгите, — процедила Талья. — Вы просто не желали ухаживать за женщиной, которая вас родила.

— Мы дочери леры! — завизжала Юола. — Мы чистокровные магички! Мы... Мы! А вы крестьянки. Деревенщины!

— О! Столько "мы". Это становится все интереснее и интереснее, — Ивара ее злоба лишь повеселила. — А среди вас вообще законнорожденные есть?

— Да, — сестрица кивнула. — Я точно дочь своего отца и матери. Крестьянка. А вот остальные...

— Говори уже, как оно было, — Критес повеселел. — Не томи.

Я вздохнула, чувствуя себя уставшей древней старухой. Сколько же грязи за отцом осталось. Сколько подлости. Лицемерия. Лжи.

Он так гордился своей чистокровностью, а сам плодил бастардов, затаскивая в постель простых крестьянских девушек. Коверкал их жизни, жизни их детей. Разрушал семьи. Мерзавец. Что за гнилая кровь? Я испытывала лишь брезгливость.

— Талья, — негромко произнес Ивар, — молчание сейчас неуместно.

— Я помогала маме и когда родилась Алисия, и Критес, и эти две гадюки. Целитель ведь, пусть и слабый, необученный толком. Кровь остановить сил хватало и ладно, — без всякой радости возобновила рассказ Талья. — Увы, свои единственные роды лера не пережила и ее дочь... тоже. Но двумя неделями ранее на свет появились близняшки у ее молочной сестры. Кто был отцом новорожденных догадаться несложно. Лерд не пропускал мимо своей постели никого. Этих двух гадюк под покровом ночи отнесли в соседнюю деревню, в семью пастуха. — моя сестра сделала паузу, выдерживая момент, чтобы девочки оценили, где они должны были жить и кем стать. — Но все сложилось не так, как ожидалось. Лера умерла. Лерд, взглянув на мертвое дитя супруги, не опечалился. Он решил, что детей много не бывает, и велел вернуть дочерей очередной любовницы. А нам с мамой приказал молчать. Если бы мы рот открыли — языки бы отрезал и выгнал из лена. И тогда бы Алисия осталась совсем одна. Сколько раз меня распирало высказать близняшкам это в лицо, но сестра мне дороже правды. Никто не должен был знать ни об Алисии, ни о Критесе, ни о близняшках. Дети лерда должны быть законнорожденными в глазах окружающих. — Она перевела тяжелый взгляд на Юолу и Сафиру. — Вы не смели ничего рассказывать Критесу, и ваша мать должна была молчать. Но я не удивлена, что эта змея проговорилась. Надеялась стать матерью хозяек замка и добраться к власти через вас. Она всегда думала о себе и только о себе.

— И все же ты могла мне сказать, — я была обижена на нее.

— Сказать? А спроси у Критеса, каково ему жилось с мыслью, что он бастард. Что в любой момент это может всплыть. Ты разве не знаешь, как маги относятся к чистоте высшей крови? Жить со страхом в душе. Знать, что тебя могут отвергнуть просто за то, что твоя мать не лера. Да маг, но не чистокровный. Спроси у брата, хотел бы он никогда не узнать, кто его родил.