по одному штыку солдатскому в приметное место, и вот уже их 50 с тех пор, как я здесь одиночествую. Если ночью пугали меня волки, то днем радовало присутствие собак, из которых некоторые удостаивали меня своими ласками, как будто узнавали во мне хозяина поля Бородинского. Эти стаи собак набегали из соседственных селений, но людей нигде не видно было!.. Иногда в тишине длинных, бесконечных русских ночей сдавалось мне, что где-то закипало сражение, сыпалась дробью перестрелка; какие-то звуки неясные, отдаленные, какие-то голоса мимолетные, глухой гул из России народов Европы. Правительство озаботилось освободить поля русские от трупов, которые, без сомнения, удвоили бы заразу, если б их оставили до теплых весенних дней. И вот в одну ночь, в одну длинную морозную ночь небо над застывшим полем Бородинским окатилось красным заревом. Жители Валуева, Ратова, Беззубова, Рыкачева, Ельни и самого Бородина, предуведомленные повесткою от земского суда, выползли из своих соломенных нор и, с длинными шестами, топорами и вилами, отправились на поле Бородинское, где уже работали крестьяне окольных волостей.

Длинные ряды костров из сухого хвороста и смольчатых дров трещали на берегах Стонца, Огника и Колочи. Люди с почерневшими от копоти лицами, в грязных лохмотьях, с огромными крючьями, валили без разбора тела убиенных на эти огромные костры. И горели эти тела, и густые облака тучного беловатого дыма носились над полем Бородинским. На тех кострах горели кости уроженцев счастливых стран, Лангедока и Прованса, кости потомков древних французских рыцарей, старинных князей, новых графов и генералов новой империи французской, потомков древних феодалов, сильных баронов германских, кости гренадер, егерей и мушкетеров французских и железных людей Наполеоновых. И горели, прогорали и разрушались кости вооруженных орд двадцати народов нашествия! Горели кости людей, которых возврата на родину, в благовонные рощи Италии, на цветущие долины Андалузии, так нетерпеливо ожидали отцы и матери в великолепных замках и невесты у брачного алтаря!

Вековечные титулы, отличия, порода, знатность — все горело! И ужели не было существа, которое бы уронило слезу любви на эти кости врагов и соплеменников?

Но вот, под заревом пожара небывалого, при блеске костров, являются два лица на поле Бородинском. То была женщина, стройная, величавая, то был отшельник, облаченный в схиму.

Оба в черных траурных одеждах. У нее блестит на груди крест, на нем везде видны символы смерти — изображения черепа и костей адамовых. Между костров огненных, по берегам молчащего Огника идут они, молчаливые, ночью, под бурею. Она с запасом своих слез; он с фиалом святой воды и кропильницею. И плачет и молится жена, и молится и окропляет водою жизни смиренный отшельник, живой мертвец, тех мертвецов безжизненных. И вот чьи слезы, чьи благословения под ризою черной осенней ночи, под бурею, раздувающею костры, напутствуют в дальний, безвестный путь тех потомков древних рыцарей, тех генералов и герцогов, тех великанов нашего времени, которые по какому-то непонятному, обаятельному действию исполинской воли чародея пришли с своими войсками, с своими колоннами, чтоб положить кости на русской земле и предать те кости на пищу русскому огню, и отдать пепел тех костей на рассеяние ветрам подмосковным. И тот отшельник, схимник соседственного монастыря, и та женщина, вдова генерала Тучкова, среди исполнителей обязанности общественной были единственными представителями любви, высокой христианской любви!

На одной из батарей Семеновских (на среднем реданте) Маргарита Тучкова, отказавшись от всех прав (а их так было много!) и притязаний на счастье мирское, сняв светлые одежды мирянки и надев черные монахини, построила храм Христу Спасителю и устроила общину, в которой живут и молятся смиренные инокини. Под сводом этого храма, на левой стороне, стоит памятник Александру Тучкову, и в нем сохраняется икона Божией Матери. С этою иконою был он во всех походах до Бородинского сражения, и во всех походах сопровождала его супруга, до смерти верная и по смерти с ним неразлучная!

И горели кости князей и герцогов и остатки эскадронов и обломки оружия с зари вечерней до утренней, и солнце застало поле Бородинское поседевшим от пепла костей человеческих.

Прошла зима. Теплые весенние дожди напоили окрестности Можайска, и высоко росли травы и прозябения на местах великого побоища. Поселяне говорили между собою: «Земля наша стала сыта!» А чиновники местной полиции, сверяя донесения сотских, сельских старост и волостных писарей, выводили валовый итог:

«1812-го года, декабря 3-го, всех человеческих и конских трупов на Бородинском поле сожжено: девяносто три тысячи девятьсот девяносто девять».

Подвиги графа Михаила Андреевича Милорадовича в Отечественную войну 1812 года с присовокуплением некоторых писем от разных особ

О подвигах графа Милорадовича в Отечественную войну[135]

При начале Отечественной войны тысяча восемьсот двенадцатого года на поприще героев недоставало еще Милорадовича: он был Киевским военным губернатором. Вскоре и сей последователь славы Суворова призван был государем к обороне Отечества.

Приезд генерала Милорадовича в Калугу произвел всеобщий восторг и был для граждан радостным предчувствием, что до града Калуги не дойдет враг строптивый. Все жители от мала до велика, порываясь сердцем, спешили к нему навстречу; по обычаю русскому поднесли хлеб-соль, приветствуя словами любви и приверженности душевной.

Дж Доу. Портрет графа М. А. Милорадовича

«Мы теперь спокойны, говорили они: Господь Бог послал нам славного генерала Милорадовича. Велик Бог! Велик царь православный!» Сердца истинных героев, непоколебимые в часы смертной опасности, всегда преклоняются на голос любви соотечественников. Русский герой Милорадович в умилении душевном отвечал: «Вcе сделаю для вас, что Богу угодно; не пожалею жизни. Ничем иным не могу возблагодарить за чувствия, которые вы мне изъявили».

Прибытие генерала Милорадовича в древнюю русскую столицу так же восхитило сердца, как и в Калуге. Имя его перелетало из уст в уста. Многие от должностей гражданских спешили под знамена героя.

Сергей Глинка

16 августа главнокомандующий первою западною армиею Барклай де Толли благодарил генерала от инфантерии Милорадовича за сделанный им быстрый переход (200 верст в полторы сутки) следующим письмом:

«Милостивый государь мой!

Михайло Андреевич!

С удовольствием получил я сегодни известие о скором прибытии к Вязьме войск, под командою вашего высокопревосходительства состоящих. Я уверен был, что в обстоятельствах, где решится участь отечества, ни горячее к защите оного, ни быстрее в принесении ему помощи быть никто не может.

Неприятель, со всеми силами преследующий армию, достигает наконец Вязьмы, куда уклонялся я в надежде получить сикурсы. Здесь неизбежное сражение, которое определит участь государства; здесь нужны напряжения всех усилий; здесь