«Зачем? Какая может быть срочность?»

Она включила электронную почту, выбрала «отправленные сообщения» и просмотрела список получателей. Последнее было отправлено по адресу sohpia.grenborg@ sdcc.se в совете шведских ленов и коммун и было озаглавлено «Скучаю по тебе, дорогая».

Анника сглотнула и продолжила поиск.

То, что нужно, она обнаружила в самом низу экрана.

[email protected]. Письмо было озаглавлено: «Служебная записка».

Она открыла почту и не моргнув глазом открыла приложение. От прочитанного ее начала бить дрожь.

Томас докладывал статс-секретарю, что полученные им рабочие директивы не могут быть исполнены. Это попросту невозможно.

Если отменить пожизненный срок, то расходы на систему исполнения наказаний возрастут в такой степени, что придется пересматривать государственный бюджет.

«Господи, это же динамит!»

Затем следовал тщательный анализ последствий ограниченных сроков заключения для бюджета криминальной юстиции. Рассуждения сводились к тому, что замена пожизненного заключения ограниченными тюремными сроками приведет к их увеличению, что повлечет за собой рост расходов на двадцать пять процентов в течение трех лет.

Анника оставила включенным компьютер и вышла в большую комнату. Задрав голову, она посмотрела на потолок. Ей показалось, что она находится в церкви.

«Пентхаус! До какой же претенциозности может дойти человек?!»

Она посмотрела на часы. Любители оперы скоро вернутся домой. Анника беспокойно походила по студии, пугаясь эха собственных шагов, обошла обеденный стол, стилизованные кресла и вернулась в комнату с телевизором. Через несколько минут должны начаться ночные новости. Анника, к собственному удивлению, справилась с пультом и включила нужный канал, как раз когда начались новости.

Ведущей темой был пожизненный срок Юлии Линдхольм. Ведущая, молодая женщина, вещая загробным голосом, умудрилась в коротком вступлении назвать Юлию «двойной убийцей и убийцей полицейского».

Первой показали прокурора Ангелу Нильссон. Она появилась перед камерами с прямой, как палка, спиной и раскачиваясь, как в худших старых фильмах. Она объявила, что приговор был и ожидаемым и справедливым. Вид у прокурора был одновременно и довольный и суровый.

«Суд целиком и полностью согласился с моим мнением, — сказала она. — Так что я думаю, приговор можно считать обоснованным».

«Было бы странно, если бы она сказала что-то другое».

Здание суда на улице Флеминга гудело как растревоженный улей. Репортеры, наступая друг другу на ноги и толкаясь, стремились протиснуться к Ангеле Нильссон. Ей даже пришлось прикрыть глаза от ослепительного света софитов, чтобы найти дорогу.

«Нет слов, чтобы описать жестокость и цинизм, проявленные Юлией Линдхольм в отношении семей жертв», — сказала Нильссон, исчезая за дверью служебного выхода.

«Каких семей? У нее осталась только одна семья — родители, ну и, может быть, Нина».

Потом на экране появился адвокат, молодой Матс Леннстрём. Волосы обильно напомажены, на лбу — крупные капли пота. Он так сильно наклонился вперед, что уткнулся носом в камеру, оставив на объективе жирный след.

«Было совершенно очевидно, что суд склонится именно к такому вердикту, учитывая, что мою подзащитную держали под стражей все время следствия и суда, — сказал он, блестя глазами. — Но я не согласен с вынесенным приговором. В частности, мне непонятна позиция суда в отношении мальчика, э-э, Александра. Проблема заключается в том, что мы до сих пор не знаем, как его убили».

Анника возмущенно заерзала на диване. «Откуда ты вообще знаешь, что он мертв?»

«Вы будете подавать апелляцию?» — спросил один из корреспондентов.

«Да, я собираюсь это сделать, но у меня пока не было времени поговорить с моей подзащитной, поэтому воздержусь от комментариев…»

Матс Леннстрём протиснулся сквозь толпу репортеров и исчез в дверях другого служебного выхода.

На экране появилось третье действующее лицо — профессор Лагербек, специалист по криминологии популистского разлива. Он быстро подвел итог обвинительному приговору, выдав четыре избитых клише:

«Было совершенно очевидно, что она получит пожизненный срок, ничего другого никто и не ожидал. Она лишила мужского достоинства образцового полицейского офицера, а потом начала петь старую, всем известную песню о том, что слышит голоса. Единственная претензия к полиции, которую я могу высказать, — это то, что она оказалась неспособной найти останки ребенка. Я считаю, что это просто скандал».

Анника выключила телевизор, и в квартире наступила оглушительная тишина.

«Все так уверены. Почему я не могу отделаться от мысли, что мальчик жив?»

Она посмотрела на часы: двадцать минут двенадцатого.

«Куда они запропастились?»

Она раздраженно встала, вышла в холл и взяла мобильный телефон. Томасу она послала совершенно нейтральное сообщение:

«Ты не знаешь, когда вы вернетесь?»

Через минуту получила ответ:

«Через час или около того».

Она вздохнула. Что прикажете ей делать здесь до половины первого?

Она прошла по комнатам, где спали дети, склонилась над обоими и поцеловала в шейки. Потом вышла на кухню, чтобы взять что-нибудь поесть в холодильнике, но передумала. Ей претило есть стряпню Соф Е. С. Гренборг.

Наконец, она остановилась у двери спальни. Их спальни. Она долго стояла, прислушиваясь к уличному шуму, звукам звездного неба и лестничной клетки.

«До их прихода целый час. Я все оставлю на месте, они ничего не заметят».

Затаив дыхание и не производя ни малейшего шума, она толкнула дверь. На одной из тумбочек горела лампа. Кровать была не убрана. Она подошла ближе. Кровать была застелена черными простынями. На нижней она увидела засохшие белые пятна. На полу валялись черные трусики с пятнами на клинышке. Она отвернулась и направилась к шкафам.

Они занимали всю стену. Анника подошла к первому и осторожно приоткрыла дверцу.

Костюмы. Томас купил себе новые костюмы.

Эти были дороже, чем те, в которых он ходил раньше. Впрочем, те костюмы сгорели. Анника осторожно пощупала ткань — шерсть, хлопок, шелк.

«У него всегда был хороший вкус, хотя лучше всего он смотрится в джинсах и футболке».

Она закрыла дверцу и открыла следующий шкаф.

Так, одежда Соф. Она предпочитала желтые, белые, черные цвета. Некоторые платья были в цветочек и с блестками.

У Анники защемило в груди. Она перешла к следующему шкафу.

Ее белье. Трусики, пояса и лифчики — все кружевное, все с крючочками, все с перламутром.

«У меня нет ни одного такого лифчика и никогда не было. Неужели эти вещи его заводят?»