– Позвольте я все-таки вам его покажу.

– Вот еще! Меня ждут: мы едем обедать в Аньер, так что я…

И она уже собралась уходить, невзирая на пылкие увещевания мадам Шарман, которая, возможно, хотела убить сразу двух зайцев, но тут Лекок рассудил, что пора вмешаться.

– Кого я вижу! – радостно воскликнул он, входя в образ игривого старичка. – Это же мисс Дженни Фэнси! Я счастлив снова встретиться с вами!

Она смерила его раздраженным взглядом, в котором тем не менее сквозило любопытство, и подтвердила:

– Да, это я. Что дальше?

– Как! Неужели вы так забывчивы? Вы меня не узнаете?

– Конечно, не узнаю.

– А ведь я один из тех, кто восхищался вами, душенька. Мы даже однажды завтракали вместе еще в те времена, когда вы жили близ площади Мадлен; в ту пору вы были с графом. – Он снял очки, якобы для того, чтобы протереть их, а на самом деле чтобы бросить быстрый взгляд в сторону мадам Шарман, которая сразу же скромно удалилась. – Когда-то мы с Треморелем приятельствовали, – продолжал между тем Лекок. – Кстати, вы давно о нем не слышали?

– Я виделась с ним с неделю назад.

– Да что вы говорите? Значит, вам известно об этом ужасном деле?

– Нет. О каком?

– Вы действительно ничего не знаете? Что же, вы газет не читаете? Ужасная история, дитя мое, два дня весь Париж только об этом и говорит.

– Да в чем дело, что случилось?

– Ну, вы знаете, что, исчезнув из города, он женился на вдове своего друга. Все думали, что это был счастливый брак. Ничего подобного: он зарезал свою жену.

Мисс Фэнси побледнела под толстым слоем грима.

– Быть не может! – пролепетала она.

От Лекока не укрылось: известие хоть и привело ее в смятение, но не слишком удивило, несмотря на восклицание: «Быть не может!»

– Уверяю вас, очень даже может быть, – отвечал он. – Сейчас граф находится в тюрьме, потом будет предан суду и, по всей видимости, понесет наказание.

Папаша Планта с любопытством смотрел на Дженни. Он ждал взрыва отчаяния, воплей, слез, хотя бы легкого нервического припадка. Ничего подобного. Фэнси уже не питала к Треморелю ничего, кроме ненависти. Она, которой когда-то нипочем было людское презрение, теперь с трудом несла бремя позора и винила Эктора, совершенно, впрочем, несправедливо, в своем нынешнем падении. Она ненавидела его подло, втайне, как умеют ненавидеть девки: при встрече улыбалась ему в лицо, старалась выманить побольше денег, а втайне призывала на его голову все несчастья. Поэтому Дженни Фэнси не разразилась слезами, а залилась дурацким смехом.

– Поделом ему! – сказала она. – Не надо было меня бросать. И ей тоже поделом.

– Почему же?

– Неужели непонятно? Зачем она обманывала мужа? Такой был славный человек! Она отбила у меня Эктора. Богатая замужняя дама! А Эктор – просто негодяй, я всегда это говорила.

– Откровенно признаться, я того же мнения. Человек, который так обошелся с вами, не заслуживает снисхождения.

– Правда?

– Черт возьми! Его поведение вовсе меня не удивляет. Знаете ли, убийство жены – не самое тяжкое из его злодеяний. Он еще попытался свалить свое преступление на неповинного человека.

– Да я от него ничего другого и не ожидала.

– Он обвиняет во всем одного беднягу, который, говорят, совершенно ни при чем, но, по всей видимости, будет приговорен к смертной казни, потому что не может объяснить, где он провел вечер и ночь со среды на четверг.

Лекок произнес эту фразу самым естественным тоном, хотя несколько растягивая слова, чтобы не упустить из виду впечатления, которое она произведет на мисс Фэнси. А впечатление было настолько сильное, что девушка вздрогнула.

– Вы знаете, кто этот человек? – испуганно спросила она.

– В газетах сообщают, что это графский садовник.

– Маленького роста, не правда ли? Тощий, с прямыми черными волосами?

– Совершенно верно.

– И зовут его… Постойте… Его зовут Гепен?

– Ах, так вы его знаете?

Мисс Фэнси колебалась в нерешительности. Ее колотил озноб, видно было, что она уже жалеет о своей поспешной откровенности.

– А! – наконец решилась она. – С какой стати скрывать то, что мне известно? Я девушка честная, не то что этот мерзавец Треморель, и не хочу, чтобы ни в чем не повинному бедняге отрубили голову.

– Значит, вам что-то известно?

– Да все, все, как есть, известно. Неделю назад мой дорогой Эктор, который раньше, прямо скажем, видеть меня не желал, прислал мне письмо и назначил свидание в Мелёне. Я туда приезжаю, встречаюсь с ним, мы вместе завтракаем. И он начинает рассказывать, что попал в затруднительное положение: его кухарка выходит замуж, но один из слуг до того в нее влюблен, что способен устроить скандал на свадьбе, испортить праздник, а то и затеять чего похуже.

– Так он сообщил вам про свадьбу?

– Вы слушайте. Мой дорогой Эктор не мог придумать, как бы избежать неприятностей, и был этим не на шутку озабочен. Тогда я ему присоветовала услать этого слугу по какому-нибудь делу в день свадьбы. Он подумал и сказал, что это удачная мысль. «Я знаю, что сделаю, – добавил он. – Не стану предупреждать его загодя, а вечером дам какое-нибудь поручение к тебе и намекну, что оно должно остаться тайной для моей жены. А ты переоденешься горничной, встретишься с ним в кафе на площади Шатле между половиной десятого и половиной одиннадцатого вечера. Чтобы он тебя узнал, сядь за первый столик направо от выхода и положи рядом с собой большой букет цветов. Он отдаст тебе пакет, а ты предложи ему выпить рюмочку, постарайся по возможности его напоить и потаскай до утра по городу».

Мисс Фэнси говорила с трудом, запинаясь, подбирая слова; чувствовалось, что она старается припомнить подлинные выражения Тремореля.

– Неужели вы, – перебил Лекок, – поверили в эту басню о ревнивом слуге? Вы же умная женщина!

– Да не то чтобы поверила, а решила, что граф закрутил какую-то любовную интрижку, и не прочь была ему в этом пособить: я ненавижу его жену, она принесла мне столько горя.

– И вы согласились.

– Да. Все было, как предвидел Эктор. Ровнехонько в десять вечера является этот самый слуга, принимает меня за горняшку, отдает пакет. Я, естественно, угощаю его кружкой пива, он выпивает и предлагает угостить меня; я тоже не отказываюсь. Он славный парень, этот садовник, любезный, вежливый; ей-богу, я провела с ним превосходный вечерок. Он знает кучу историй, одна забавнее другой…

– Понятно, понятно. И что вы делали дальше?

– После пива мы пили вино: у этого садовника карманы были набиты деньгами. Потом снова пиво, потом пунш, потом глинтвейн. В одиннадцать он уже изрядно нагрузился и пригласил меня в Батиньоль танцевать кадриль. Я отказалась и говорю ему, что, раз уж он такой галантный кавалер, пускай потрудится проводить меня к хозяйке, которая живет в начале Елисейских полей. И вот мы выходим из кафе и идем по улице Риволи, заходя в каждый кабачок. Короче, к двум часам ночи бедняга был до того пьян, что свалился на скамейку неподалеку от Триумфальной арки и заснул как убитый; там я его и оставила.