– Почему зовешь его волотом? – растерянно спросил Олег. – Разве он не человек? Он крест носит.

– Волот, только дурной, – тихо засмеялся чародей. – Его легко обмануть – вот попы и обманули. И ты, княже, обмани, а камушек мне отдай и богов одари человечьей кровушкой.

Олег встал. Беловолод не сводил с него близкого огненного взгляда. Князь сгреб его бороду и рванул на себя.

– Я христианин! В твоих поганых требах душу марать не стану. А с волотом сам разбирайся, как знаешь.

Он отпихнул волхва. В кулаке остался клок длинных седых волос. Олег разжал руку и брезгливо стряхнул его. Беловолод торопливо подхватил плывущие в воздухе волосья, злобно глянул в спину уходящему князю.

23

Янь Вышатич и Нестор коротали ночь в истобке при свечах. От боярина сон до утра гнали ветхие годы, монаху привычно проводить полночи на молитве. Но книжник был растревожен, и молитва в эту ночь не ложилась на сердце. Сон сбежал и от Добрыни, а вместе с ним сбежал с подворья сам Добрыня. Нестор слышал только ржание коня на дворе и скрип несмазанных воротин.

– Куда это он навострился? – монах пришел с вопросом к Яню Вышатичу.

– Бог его знает. Добрыня для меня и поныне загадка. Насмотрелся я на него в пути из Смоленска. Со всяким встречным зверьем ласков и будто разговор ведет, спрашивает о чем-то. С людьми на человека похож, а с бессловесной тварью – на зверя. Видно, что скучает по лесу. Однажды в дороге пропал с ночи на полдня, отроки на морозе глотки сорвали, пока кричали его. Вернулся – словом не обмолвился, да поглядел так, что я все свое возмущение в кулаке зажал. С оленьей кротость поглядел. Это Медведь-то. Ты ведь Нестор, не веришь в то, что он о себе рассказывает? Невозможно человеку от зверя родится.

– Язычники в это верят.

– Мы с тобой не язычники.

– Мы не язычники, – согласился Нестор. – Но и христианин может зачать дитя по-звериному.

– Как это?

– Как всякая бессловесная тварь, возбужденная похотью. По-скотски, без венца и благословения.

– Почему говоришь об этом? – недоумевал Янь Вышатич.

– Потому что Добрыня – твой сын, боярин.

– Что? – страшное изумление прошло по лицу старика почти судорогой. – Что ты сказал?!

– Он твой сын. Вспомни, Янь Вышатич, тот поход за данью на Белоозеро, в который ты взял и меня, тогда еще отрока. Вспомни волхвов, поднявших смердов на мятеж. Вспомни ночь, когда ты возлег на ложе с красноволосой девой, дочерью волхва, заворожившей твою дружину танцем русалий. Ее звали Жива…

– Ты помнишь ее имя, – подавленно пробормотал старик, – а я давно позабыл.

– Наутро ты судил ее за то, что она пыталась убить тебя ночью. Ты велел сжечь ей волосы, а она в ответ поклялась отомстить тебе через семя, которое взяла у тебя.

– Нет, – все сильнее качал головой потрясенный боярин, не веря словам книжника. – Не мучь меня, Нестор. У меня нет детей. Моя жена не смогла родить мне. И никакая ведьма не могла родить мне сына, если Бог не дал мне этого! Зачем ты все это придумал?..

– Добрынин солнечный камень – он висел у нее на шее. Я хорошо рассмотрел его тогда. Я ничего не придумал, Янь Вышатич. И короткие волосы, и слова о мести отцу…

– Да посмотри на него! – вскричал старик. – Похож он хоть каплю на меня? Никогда в моем роду не было такого зверообразия. Медведь его отец, медведь, а не я!

Трясущимися руками он сжал голову, а локти поставил на колени и застонал.

– Для чего ты терзаешь меня? Я давно смирился со своей недолей, давно простил Богу… Господи, что я говорю… помилуй меня, грешного и убогого…

Он убрал руки и распрямился, направил невидящий взгляд на Нестора.

– У меня нет сына. Запомни это. Тебе привиделось. Это морок, наваждение. Ничего не было.

– Было, – упорствовал книжник.

Янь Вышатич сполз с лавки на колени.

– Молю, Нестор. Давай забудем. Ты мне как сын, и к Добрыне душа стала прирастать. Но не говори, что он мое детище. Я давно замолил тот грех, покаялся перед Богом и перед Марьей. Она простила меня…

Глаза старика наполнились влагой. Нестор бросился к нему, тоже упал на колени, обнял.

– Прости, отец. Я же знаю, как ты страдал, что у тебя нет чада…

Они поднялись вместе. Янь Вышатич взялся одной рукой за стену, а второй оттолкнул монаха.

– Марья простила меня – понимаешь? Я любил ее больше жизни, до самой ее смерти. И сейчас люблю. А теперь ты приходишь и суешь мне под нос плод того блудного греха. Мне снова надо просить у нее прощения, да только нет ее рядом!.. – боярин сорвался в крик и ударил кулаком о стену. – Нет, Нестор, – отдышался он, – худое дело ты затеял. Как буду теперь смотреть на него? Как смогу терпеть его возле себя? Он будет всегда напоминать мне о том, что мне нет прощения!

Книжник сел на лавку.

– Добрыня не плод греха, – сказал он глухо, в расстройстве. – Он плод твоего покаяния, боярин, за совершенный грех.

– Что ж так страшно и неблагообразно мое покаяние? – горько усмехнулся Янь Вышатич. – Закончим этот разговор, Нестор. Добрыня не мой сын, а я устал. Ступай к себе. И прошу – держи рот на замке.

– Прости меня, отец, – повторил Нестор, покидая истобку.

…Медведь снял рукавицу и обтер ладонью мокрое от снежинок лицо. Он сидел на княжьем дворе уже долго, дровяница успела покрыться за это время слоем снега. Ветер и мороз не донимали храбра, но бесплодное ожидание в закутке между дровяными чурбаками затягивалось. Добрыня был уверен, что волховник непременно появится ночью во дворе, но ведь за долгие часы и зад мог примерзнуть к бревну.

Он выбрался из своего укрытия, откуда весь двор был бы как на ладони, если б не темнота. В терему горели только два окошка, одно на нижнем ярусе, другое вверху. Добрыня подошел к нижнему, заглянул. Отроки палили свечи в молодечной, сражаясь в шахи-маты. За другим окном, он не сомневался, бдел кудесник.

Легко скрипнула дверь под сенью крыльца. Кто-то из гридей, поленившись добежать до выгребной ямы, пустил свысока струю в свежий снег. Добрыня скатал снежок, подышал на него для прочности и кинул в отрока.

Гридин, торопливо подвязав порты и напрасно ища меч на поясе, остановился на нижней ступени крыльца. Достал из-за голенища засапожник.

– А ну выходи, кто б ты ни был! – грозно велел он.

– Позови волхва, отрок, – показался перед ним Добрыня.

Гридин узнал его, но на всякий случай поднялся на три ступени, чтоб быть выше ростом.

– Тебе чего надо на княжом дворе? Чего рыщешь, как тать?

– Волховник мне нужен, позови.

– Щас всех из гридницы и молодечной сюда позову, – погрозил кметь.