— Черт подери, — сказал Епифанцев.– Впервые такое вижу.

— Что такое? — обратился к нему отец Никодим, на лице которого еще не угасла улыбка.

— Впервые вижу, чтобы овоща разбудили, ваш крест, — работник теплицы вытер взмокшие ладони о серую ткань робы, — обычно они либо сами просыпаются, либо вообще не просыпаются.

— Не думаю, что ее разбудил Ахмат, — задумался отец Никодим. — Скорее, просто настал ее час. Эй.

Он помахал рукой перед глазами женщины. Та не среагировала.

— Бесполезно, ваш крест, — ухмыльнулся Епифанцев. — После пробуждения овощу надо дней пять, чтоб оклематься. Бывают, конечно, исключения, но эта явно не из них.

— Хорошо, Епифанцев, вызывай людей. Пойдем, Ахмат.

Мы направились к стеклянной двери. Отец Никодим обернулся.

— Да, и еще, — он выразительно кивнул на неподвижно сидящую на нарах женщину. — Держи свой хуй на привязи, а то я тебя знаю.

Епифанцев почтительно закивал головой.

8. Лорд-Мэр

На последнем этаже башни дверь с лестничной клетки была металлической, а не стеклянной, и у нее дежурили сразу два автоматчика. Отец Никодим кивнул одному из них и тот, выудив из кармана длинный ключ, отпер дверь. Мы вошли. Дверь с лязгом захлопнулась.

Широкий полукруг стены украшали потускневшие, но все еще яркие рисунки. Дети пускают воздушного змея, играют в мяч, сидят за партами. Похожие рисунки — на высоком потолке.

— Ахмат, — негромко сказал отец Никодим (похоже, здесь он почувствовал себя неуютно). — Постарайся не выкинуть коленец, как в теплице. Я, конечно, все понимаю, но Лорд-мэр — это не овощи, которых нужно будить.

— Обещаю, ваш крест.

Глава ОСОБи подошел к двери с проржавевшей табличкой (черные буквы «ДИРЕКТОР» едва читались), взялся за круглую ручку, взглянул на меня и повернул ручку.

Я вошел следом за ним в полутемный кабинет, заставленный шкафами с полуистлевшими бумагами, со статуэткой мальчика, играющего на трубе, с широким столом и креслом у единственного окна. Огляделся, нащупывая за пазухой нож.

В кабинете кроме меня и отца Никодима никого не было.

Глава ОСОБи устало опустился в кресло.

— Но где же Лорд-мэр, ваш крест? — спросил я, уже смутно догадываясь об истине.

— Андрей, — вздохнул отец Никодим. — Островцев Андрей, какой ты, в сущности, мальчик. Глупенький мальчик, — он кивнул на статуэтку. — Дудишь-дудишь, а зачем, почему — тебе невдомек. Лорд-мэр перед тобой.

Я выхватил нож. Протиснувшийся в окно солнечный луч сверкнул на лезвии.

Дверь кабинета распахнулась, сильный толчок в спину бросил меня вперед, на стол. Отец Никодим вскочил, прижал мою голову к столешнице. Сзади кто-то выкрутил мне руку и забрал нож.

— Накинь на него браслеты, — брезгливо сказал Лорд-мэр, — что-то распетушился не в меру.

Запястья сдавил холодный металл. Сильные руки оторвали меня от столешницы и усадили на пол. Киркоров, ухмыляясь, уставился на меня, а через его плечо… Через его плечо на меня смотрела Марина.

Киркоров размахнулся и ударил. Рот наполнился соленым. Я не следил за ним, а глядел на Марину. На ее лице отразилась боль, когда кулак Киркорова врезался мне в губы: почему, если она с ними заодно?

Черт подери! Только сейчас я разглядел черный ошейник на шее Марины и цепочку, тянущуюся к запястью Киркорова. Лютое бешенство овладело мной. Что было сил, я боднул Киркорова в живот. Он отшатнулся, врезался спиной в шкаф. Прелые бумаги полетели ему на голову. Цепочка натянулась, Марину швырнуло на пол.

— Андрей, не надо! Они убьют тебя!

Крик Марины отрезвил меня. Я прислонился к стене.

Она выглядела изможденной, под глазами — синие круги, щеки ввалились. Я вдруг осознал, что физически ощущаю ее боль.

— Марина, — прошептал я, не замечая ничего вокруг. — Девочка моя.

Она смотрела на меня; две чистые полоски появились на ее запачканных щеках.

— Лорд-мэр, — прошипел Киркоров с искривленной от злобы рожей, — позволь я перережу ему глотку?

— Успеешь, — сказал отец Никодим и обратился ко мне. — Ну, угомонился?

Я не ответил.

— Ну вот, и замечательно.

Он поднялся с кресла.

— Итак, Андрей Островцев, ты пришел убить Лорд-мэра. Верно? Молчишь? И правильно, Киркоров давно мне обо всем рассказал.

— Тварь, — процедил я, глядя на бывшего соратника. — Как только Христо не раскусил тебя?

Киркоров осклабился, сплюнул на пол желтой слюной.

— Тварь, конечно, но он поступил разумнее, чем ты. Какой смысл стучать лбом в бетонную стену? У Киркорова есть своя Серебристая Рыбка. Так, кажется, вы, возрожденцы, называете мечту? Киркоров хотел петь… А-аве Ма-ария-а!

Голос отца Никодима сорвался на высокой ноте. Он откашлялся, посматривая на меня.

— И Лорд-мэр предоставил ему такую возможность. Теперь Киркоров будет выступать перед стрелками…

Я захохотал. Киркоров будет выступать перед стрелками. Ну, надо же!

— А вы стрелкам-то сообщили эту радостную новость?

Физиономия Киркорова перекосилась от ненависти.

— Заткни гнилую пасть, пидар.

— Да, Андрей, — миролюбиво проговорил Лорд-мэр.– Не стоит дразнить Орфея. Ты недооцениваешь прошлое. Оно довлеет над каждым из нас. Вот, ты, например. Человек, руками которого был устроен День Гнева…

Всполох: Андрюшка, ЯДИ, Анюта, лабиринт Василиска, Звоньский, сто тысяч долларов… Я уже почти позабыл все это… Но, как отец Никодим… Он что, проник в мой мозг?

— Вижу, ты растерян, Андрей.

Лорд-мэр приблизился ко мне.

— Вглядись в мое лицо. Борода, шрамы, — отринь это.

Я уставился на Лорд-мэра. Черт! Да как же я раньше-то не узнал?

— Невзоров, — прошептал я. — Директор ЯДИ в Обнинске.

Он кивнул.

— Здравствуй, Островцев.

…Избитый Андрюшка — на полу. Директор вытирает платком лоб, говорит:

«Проклятая жара. Прямо Бангладеш. Даже кондиционеры не справляются»…

— Это ведь ты, — сказал я, смотря Невзорову прямо в глаза. — Ты спровоцировал Андрюшку продать американцам образец.

Невзоров отвел взгляд.

— Не спорю. Андрюшка оказался под рукой как раз вовремя. Неопытный сотрудник, отягощенный семейными проблемами, когда-то имевший точки соприкосновения с диссидентом… Американцы находились на взводе из-за военного конфликта в Азии и, получив из твоих рук неопровержимое доказательство выработки Россией невзория, просто не могли не нанести превентивных мер. Так начался День Гнева…