Репортер убрал в карман блокнот и мысленно поздравил себя с материалом для очередного фельетона о новых похождениях своего одиозного героя. Пожалуй, после щедрой премии от редактора, подумал он, можно сделать себе небольшой подарок. Тираж «Гафлингерс газетт», уже увеличившийся на пять процентов, теперь, после выхода статьи о разбитых графом семьях, подскочит еще на два пункта. И тогда можно будет купить себе новый шикарный котелок!

На следующий день в конторе компании Карра воцарилась кладбищенская тишина. Не слышно было ни трескотни пишущих машинок, ни скрипа перьев, ни шуршания бумаги. Клерки переговаривались исключительно шепотом либо знаками и передвигались на цыпочках, стараясь не дышать.

Усевшись за своим письменным столом, Ремингтон читал утренний номер ненавистной ему газетенки. На сей раз заголовок нового пасквиля о нем гласил: «Ландон в ответе за крах браков почтенных аристократов!»

Вошедший в кабинет Маркем доложил, что банк отказал им в кредите на покупку акций компании «Саттон-Миллс», а фирма Карра занесена в черный список неблагонадежных организаций. Эта новость вызвала у Ремингтона спазм в желудке. Он поморгал, ощущая резь после бессонной ночи в красных глазах, и тяжело вздохнул.

Дела его были крайне плохи. За окнами конторы бесновалась толпа разъяренных религиозных фанатиков, протестующих против совершенных им тяжких грехов. Владелец конторского здания в связи с этим посетил его кабинет и потребовал, чтобы его фирма освободила помещение. Тем временем к месту сборища методистов подтянулись репортеры. Репутация графа и его финансовое положение оказались на грани краха, ему грозили общественное осуждение и вечный позор, который перейдет и на его детей.

Впрочем, рассудил он, при такой ситуации вряд ли у него когда-нибудь появятся потомки. Какая здравомыслящая леди захочет связывать свою жизнь с изгоем, насильником, женоненавистником, чудовищем, разрушающим чужие семьи, и вообще весьма сомнительным типом?

Но больше всего Ремингтона тяготила мысль, что ему уже не суждено больше увидеться с Антонией.

Он вышел у нее из доверия, она не желала поддерживать с ним никаких отношений и не питала к нему ничего, кроме отвращения. Все попытки заставить ее пересмотреть свое отношение к нему закончились провалом, о женитьбе же вообще не могло быть и речи. Вдобавок его родной дядя был зачислен ею в разряд полных маразматиков, впавших безвозвратно в детство. И в самом деле, подумал граф, будь старикан в здравом уме, разве он женился бы на тетке Антонии спустя всего три дня после знакомства.

Ремингтон снова тяжело вздохнул. В семьдесят лет мир видится человеку уже не таким сложным, каким он казался ему в молодые годы. В этом возрасте можно позволить себе не задумываться о репутации и чести, а просто жениться на приглянувшейся вдовушке. Граф вздрогнул от пронзившей его мысли: да ведь эти двое старичков искренне любят друг друга! А что же он? Уж не влюбился ли он сам до безрассудства в Антонию? Все признаки этой напасти были налицо: и странное томление в груди, и нервная дрожь, и озноб, сменяющийся жаром.

Ремингтон уронил голову на ладони и застонал. И как только его угораздило вляпаться в такую нелепую историю? Ведь он еще никогда в жизни никого не любил! И вот теперь умудрился влюбиться в женщину, которая ему не верит и не желает его знать!

А ведь всего лишь через неделю, не найдя в «Таймс» объявления об их с Антонией помолвке, королева обрушит на него свой монарший гаев и прикажет отрубить ему голову, а может быть, подвергнет его еще более позорной казни в назидание другим нарушителям закона. Что ж, хорошо еще, что у него осталось в запасе хоть несколько дней.

Надежды Ремингтона, однако, были излишне оптимистичны. Виктория дала волю монаршему гневу уже в тот же день, узнав о новой сенсационной статье в «Гафлингерс газетт». Читать ее сама она не пожелала, но заставила сделать это вслух своего секретаря. Когда тот дошел до абзаца, в котором упоминались фамилии двух членов парламента, один из которых являлся кавалером ордена Подвязки, Виктория возмущенно фыркнула и, недослушав текст до конца, велела вызвать к ней премьер-министра.

Сделанное графом открытие надолго повергло его в прострацию, и только ближе к обеду способность размышлять здраво отчасти вернулась к нему. Взглянув на ситуации в новом свете, Ремингтон понял, что никаких особых поводов для визита к Антонии ему не требуется, вполне достаточно и самого банального предлога. К примеру, можно прикинуться заступником за брошенных женами мужей, а в процессе разговора незаметно перейти к своему делу.

Всю дорогу до особняка Антонии Ремингтон перебирал в уме варианты начала беседы и то и дело поправлял галстук. И к тому моменту, когда он очутился возле ее парадной двери, во рту у него пересохло, а ладони вспотели. На его настойчивый стук никто не отозвался, видимо, вредный старикашка Хоскинс затаился в прихожей и злорадствовал. Граф начал стучать по двери кулаком.

Отворила ему, к его удивлению, Элинор. Выглядела она скверно – заплаканной, подавленной и усталой.

– Боюсь, ваше сиятельство, что вы выбрали не лучшее время для визита, – пролепетала она слабым голоском.

– Я непременно должен ее видеть! – громко и решительно заявил граф. – Я никуда не уйду, пока она меня не примет. Вчера ночью я случайно встретил кое-кого из ее прежних «жертв» и узнал от них, что их жены скрываются в ее доме.

– Какое все это имеет значение, когда Клео умирает! – выпалила Элинор и расплакалась.

Ремингтону показалось, что ему двинули кувалдой в солнечное сплетение. С трудом отдышавшись, он спросил:

– Что с ней стряслось?

– Врач сказал, что ее хватил удар. Произошло это сразу же после вашего отъезда. Леди Антония всю ночь не смыкала глаз, сидела у ее кровати… – Элинор снова затряслась в рыданиях.

Ремингтон прошел мимо нее в прихожую. Элинор побежала за ним, чтобы сопроводить его в спальню больной. В коридоре им встретились Молли, Мод, Пруденс и Поллианна, вид у всех был убитый. В спальне бывшей актрисы граф увидел склонившуюся над ее кроватью хозяйку дома, она протирала влажным тампоном бледное лицо старушки. Сердце Ремингтона сжалось от жалости к ней, такой измученной, слабой и беспомощной.

Заслышав чьи-то шаги, Антония с трудом распрямилась, превозмогая боль в пояснице, обернулась и замерла, узнав графа. Он тихо сказал:

– Антония! Я не мог не прийти…

Она была в том же платье, что и вчера, и выглядела измученной. Придя в себя, она сдавленно спросила:

– Что тебе надо? – Ей не нравилось, что перед ней действительно он, а не видение, рожденное в ее воспаленном мозгу в результате переутомления, еще минуту назад она мечтала вновь с ним встретиться, дотронуться до него и зарядиться его неиссякаемой энергией. Он спросил:

– Ну как она? – И, не дожидаясь ответа, подошел к кровати и встал рядом с Антонией.

– Она так и не приходила в сознание, – прошептала Антония.

Близость Ремингтона оказала на нее целебное воздействие: ей сразу стало легче дышать, ее организм, ослабленный бессонницей и переживаниями, начал быстро насыщаться живительной силой. Странно было только то, что под пристальным взглядом Ремингтона у нее возникла дрожь в коленях…