Чисто техническая сторона осуществления такого замысла не представляла никаких сложностей: часть наиболее надежных смертоносных ядов, изъятых из сейфа начальника лаборатории, оказалась теперь в распоряжении Рюмина, как, впрочем, и другая, зафиксированная протоколом, которая хранилась дома у подследственного.

Единственное, что в состоянии было опровергнуть ход таких рассуждений, так это всплывшая в последние годы на свет справка начальника санитарной части тюрьмы о смерти Валленберга, датированная июлем 1947 года. Но и ее появление расшифровывает писатель. Юлиан Семенов пишет о разговоре, состоявшемся между Берией и заместителем министра госбезопасности СССР Комуровым (очевидно, с Кобуловым) в конце 1952 года. Берия приказал своему заму: «Подготовь справку, датированную сорок шестым или сорок седьмым годом: „Валленберг умер от разрыва сердца“. И запри ее в сейф. До поры до времени…»

Не исключено, что точно так и было сделано. Пребывание же Валленберга в тюрьмах просто перестали фиксировать, а потому установить дату его смерти даже с точностью до года теперь практически невозможно. По одним сведениям, он провел в советских застенках около восьми лет, по другим — три года. Да и в данных о времени смерти имеются расхождения. Что же касается справки, то она не вызывает никакого доверия. Поставить в ней любую дату задним числом, завизировать и скрепить печатью задним числом ничего не стоило. Может возникнуть вопрос: зачем? Все очень просто — чтобы положить конец неопределенности в препирательствах со шведским посольством, постоянно требовавшим от советской стороны представления исчерпывающих сведений о судьбе гражданина своей страны. Такого-то числа, месяца и года умер, мол, ваш человек, и все тут. Хотя для подстраховки Валленберга еще некоторое время могли подержать в тюрьме. Вдруг припечет и придется освобождать дипломата и извиняться за допущенные нарушения закона? Прятать же концы в воду наши органы всегда умели.

Абакумов — особенно. Если его предшественники — Ежов, Берия — пересели в руководящие кабинеты НКВД с партийных постов, то Абакумов до этого времени немало лет отработал в следственных органах, в контрразведке Смерш. Он, безусловно, по профессиональной части был на голову выше их, лучше разбирался в том, кто чего стоит. При Абакумове стала кардинально меняться система поступления информации в органы госбезопасности. Прежде главным ее источником были доносы, выбитые у арестованных самооговоры и лжесвидетельства под пытками, представлявшие ценность разве что для заправил массового политического террора.

Теперь, не отказываясь и от этих традиционных форм, госбезопасность стала вести более широкомасштабную слежку, подсаживать в камеры провокаторов, осведомителей — «уток», устанавливать подслушивающие устройства, просматривать корреспонденцию всех подозрительных лиц. Абакумов располагал обширным компроматом на всех, от самых высокопоставленных деятелей государства до своих подчиненных, и его не без оснований боялись очень многие.

Вот такой могущественный человек и стал в свое время главным недоброжелателем Григория Моисеевича Могилевского. В возможностях и способностях начальника токсикологической лаборатории, как мы уже знаем, Абакумов разочаровывался не единожды, давно перестал ему доверять, а потом и начал преследовать. И с этой точки зрения смена власти в Министерстве государственной безопасности была вроде бы на руку Могилевскому.

Между тем бывший начальник лаборатории надолго впал в депрессию. Не видя ничего другого, он решил выполнить указание Рюмина — занялся сочинительством пространной объяснительной записки. Писал одну, рвал ее, сочинял другую — и снова рвал… Однако повторной встречи со следователем Рюминым он так и не дождался. Следов о прочих контактах, разумеется, не сохранилось. Пока Рюмину было не до Могилевского, он занимался более серьезными проблемами. Что же до дел бывшего начальника токсикологической лаборатории, то вскоре он будет интересовать советскую госбезопасность совершенно в ином качестве.

На исходе лета 1951 года, еще до смены власти на Лубянке, Рюмину объявили, что ему предстоит заняться расследованием «дела врачей». И больше ничего, кроме одной детали: поручение исходило непосредственно из ЦК партии. Едва следователь вернулся к себе и углубился в размышления, как его тотчас вызвал к себе Абакумов. Встретил тот подполковника, что не часто бывало, стоя. Пожал руку, усадил в кресло, приказал адъютанту принести армянский коньяк и фрукты.

— Вот уж не предполагал, подполковник, что ты такая известная личность, — начал издалека разговор министр. — По рекомендации самого товарища Берии тебе поручено распутать клубок вредителей в белых халатах. Они подозреваются в опаснейших преступлениях.

— Мне ничего не остается, кроме как поблагодарить за высокое доверие, товарищ генерал. А нельзя ли поконкретнее узнать, что за дело?

— Понимаешь, непонятно почему, но меня что-то пока не особенно вводят в курс этого дела. Говорят, в Кремле действовала целая вредительская организация. Кучка профессионалов-евреев оказалась врагами народа. Пока рано рассуждать о том, что эти ученые доктора успели натворить, но среди жертв фигурируют фамилии крупных деятелей государства. Вот тебе и предстоит во всем разобраться.

— Уже есть арестованные?

— Еще нет. В общем, начинай работу. Имей в виду, сам товарищ Сталин держит этот вопрос на контроле.

— Понятно, товарищ министр.

— Тогда приступай. Желаю успеха.

— Есть, товарищ Абакумов.

Рюмин повернулся и направился к дверям. Но генерал Абакумов придержал его:

— Имей в виду, подполковник. В деле этом замешана грязная политика. Под предлогом очищения лечебно-санитарного управления Кремля от евреев хотят свести кое с кем счеты. Твоим непосредственным руководителем будет мой заместитель Кобулов. Координировать всю работу поручено членам Политбюро ЦК Маленкову, Шкирятову, а также заведующему отделом ЦК Игнатьеву. Так распорядился товарищ Сталин. Кампания разворачивается серьезная. Постоянно держи меня в курсе. Смотри не наломай дров, а то головы не сносить нам обоим.

Первому не поздоровилось самому министру госбезопасности. Над ним очень быстро начали сгущаться тучи.

Едва Рюмин вышел за порог приемной Абакумова, как его перехзатил порученец Кобулова и сказал, чтобы следователь срочно зашел к заместителю министра. Здесь подполковник получил совершенно иной инструктаж:

— Имейте в виду, о ходе расследования «дела врачей» никто не должен иметь никакой информации. Даже Абакумов. Ясно?

— Так точно, товарищ генерал. Но, прошу прощения, товарищ Абакумов потребовал, чтобы я держал его в курсе дела.

— Вы что, не сообразили, зачем я вас вызвал?

— Понял, товарищ генерал.

— Тогда выполняйте мои указания и поменьше задавайте вопросов. Ваша задача — найти связь кремлевских врачей с арестованными по делу Еврейского антифашистского центра и выйти на их покровителей, проникших в наши органы. Пусть врачи и сионисты валят друг на друга что угодно. Через несколько дней всех врагов народа из этого центра расстреляют…