И вот тут князь Михаил перепугался по-настоящему, поскольку ему стало казаться, что вовсе не Киев нужен монгольскому полководцу, а его драгоценная княжеская персона. Он запаниковал и в итоге сделал то, чего не должен был делать ни в коем случае, — по его приказу послы были перебиты. А ведь князь знал, что бывает с теми, кто убивает монгольских послов, судьба плененных на Калке русских князей тому была подтверждением. Наломав со страху дров и запятнав свои руки убийством, Михаил Всеволодович еще больше усугубил ситуацию, но дело осложнялось еще и тем, что теперь наряду с князем ответственность за это злодеяние ложилась и на весь Киев. Это бессмысленное убийство можно было бы объяснить лишь в одном случае — если бы потом явился князь Михаил перед киевским народом на коне и в доспехах, да призвал бы его на борьбу с лютым врагом, а сам, как положено князю, эту борьбу и возглавил. Но бывший черниговский князь поступил иначе: «Он же послы его вся изби, а сам бежа из града Киева по сыну своему перед татары во Угры, гнашая бо ся за ним татарове, и не постигоша его» (Никоновская летопись). В «Сказании об убиении в оде князя Михаила Черниговского» очень ярко описаны события, которые последовали за убийством: «Тогда одни затворились в городах своих, другие убежали в дальние земли, а иные спрятались в пещерах и расселинах земных. Михаил же бежал в Венгрию». Благо дорога в эту страну была накатана, как мы помним, туда удрали князья из Черниговских земель накануне похода на столицу их княжества, да и сейчас там околачивался сын Михаила — Ростислав. Поэтому, быстро собрав свое добро и прихватив для охраны гридней, Михаил Всеволодович рванул к венгерскому королю Беле IV просить политического убежища.

Только вот большинству жителей Киева бежать было абсолютно некуда, они так и остались в своем городе, преданные князем, который должен был их защищать. Убивая монгольских послов, князь Михаил не думал о простых горожанах, о десятках тысяч жителей древней столицы, которые не имели ровным счетом никакого отношения ко всем его страхам и тревогам. Совершив преступление, киевский князь испугался неминуемого возмездия и, бросив на произвол судьбы город, который сам же и обрек на гибель, трусливо скрылся в чужой стране. Бежал Михаил Всеволодович так резво, что даже монгольские всадники, которых Менгу послал в погоню, не сумели его догнать, «ибо гнались за ним татары и не настигли его. И много пленив, Менгук пошел со многим пленом ко царю Батыю» (В. Татищев). Хан Менгу пожег и разграбил киевскую землю, похватал пленников и ушел к главной ставке, чтобы доложить царственному родственнику о том, что произошло на берегах Днепра. Что же касается Киева — «Матери городов русских», то после всего случившегося он был обречен, и теперь ничто не могло его спасти от занесенной монгольской сабли.

Тогда было смятение большое по всей земле, и сами люди не знали, кто куда бежит.

Лаврентьевская летопись

Пока в Южной Руси гремели яростные сражения и земля содрогалась от топота монгольской конницы, в Северо-Восточной Руси было на удивление тихо: «В тот же год освящена была великим освящением церковь Бориса и Глеба в Кидекше в праздник Бориса и Глеба священным епископом Кириллом» (Лаврентьевская летопись). Само по себе это сообщение знаковое, — храм в Кидекше очень сильно пострадал во время Батыева погрома и теперь, судя по всему, был восстановлен и заново освящен. Владимиро-Суздальское княжество медленно восставало из пепла, отстраивалось, залечивало раны, тысячи людей возвращались в родные места, и по всей земле разносился стук топоров — на месте сожженных и разграбленных сел и деревень возводились новые, поднимались из руин разгромленные монголами города. Летописцы отметили, что сын великого князя Ярослава Всеволодовича, новгородский князь Александр, в этот же 1239 год женился на дочери полоцкого князя Брячеслава, а вернувшись в Новгород, основал Городец на Шелони. Казалось, жизнь входит в прежнюю колею и все пойдет по-старому, но так только казалось — монгольская сабля нависала над Русской землей, и с этим приходилось считаться.

Суздальская земля после нашествия Батыя. На миниатюре изображено возвращение князя Ярослава Всеволодовича во Владимир весной 1238 г.

Но, очевидно, неугомонный князь Ярослав об этом не думал, поскольку вновь начал проводить активную внешнюю политику, совершая походы против Литвы и вмешиваясь в княжеские междоусобицы на юге. Летописные сообщения достаточно подробно освещают бурную деятельность князя в этот период, и, читая их, невольно возникает мысль — неужели Ярослав забыл об угрозе с Востока? Вот краткий обзор летописных известий того периода княжеской деятельности: «В тот же год великий князь Ярослав ходил в поход на литву, обороняя смольнян; и посадил там на престоле своего шурина Всеволода Мстиславича, внука Романа Мстиславича» (Тверская летопись). «В тот же год Ярослав выступил в поход из Смоленска против литвы, и победил литву, а князя их взял в плен, уладив дела со смольнянами, он посадил у них князем Всеволода, а сам с большой добычей и с великой славой вернулся в свои земли» (Лаврентьевская летопись). «Того же лета Ярослав иде к Каменцу, и град взя, а княгиню Михаилову со множеством полона приведе во свояси» (Никоновская летопись). И если поход на Литву был прямо вызван необходимостью укоротить это алчное и воинственное племя, то междоусобная война с Михаилом Черниговским явно не вписывалась в сложившуюся опасную ситуацию. Своей очень бурной деятельностью Ярослав привлек внимание Батыя, и ответная реакция не заставила себя долго ждать: «В тот же год зимой захватили татары Мордовскую землю, и Муром сожгли, и воевали по берегу Клязьмы, и город Святой Богородицы Гороховец сожгли, а затем вернулись в станы свои. Тогда было смятение большое по всей земле, и сами люди не знали, кто куда бежит» (Лаврентьевская летопись).

Действия монголов на этом направлении вполне объяснимы — недавно покоренные мордовские племена восстали, и потому требовалось немедленно привести их к покорности. Поход на Муром тоже был вполне логичен — он оставался единственным городом, который монголы не разорили во время похода на рязанские земли в декабре 1237 года. Наличие на границе достаточно сильного и стабильного Муромского княжества не соответствовало планам Батыя, а потому поход против него был предрешен. Вопрос об уничтожении княжества, как это произошло в Переславле-Южном и Чернигове, не стоял, оно было достаточно удалено от непосредственных границ монгольских кочевий, но продемонстрировать свою силу хан посчитал необходимым. Город разграбили и сожгли, а орда пошла дальше на север. Мы не знаем, брали ли монголы Муром с боем или же население бросило город и убежало в леса, — летописи об этом молчат, но восстановлен он был достаточно быстро.

А вот рейд ордынских отрядов по Клязьме преследовал уже совершенно другую цель, поскольку проходил по территории Владимиро-Суздальской земли. После сожжения Мурома монголы двинулись на север и взяли штурмом Ярополч-Залесский, Гороховец, Стародуб, а затем второй раз подряд был захвачен и сожжен Городец Радилов. Очень показательной является судьба Ярополча-Залесского, именно на его примере очень хорошо видно, что несло нашему народу монгольское нашествие. Этот древний русский город был основан в 1130-х годах на правом берегу Клязьмы и был значительным ремесленным и торговым центром. Ярополч входил в систему пограничных городов Владимиро-Суздальской земли в низовьях Клязьмы, куда, кроме него, входили также Стародуб, Гороховец и Бережечь. Здесь проходила южная граница княжества с Рязанскими и Муромскими землями, здесь же проходил и важный торговый путь в Волжскую Булгарию по Оке и Волге. Ярополч, Стародуб и Гороховец были построены на правом высоком берегу Клязьмы и по расположению на местности, системе укреплений и городской планировке были очень похожи друг на друга. Да и расстояние между ними было невелико, от Ярополча до Гороховца около 20 км, а от Стародуба до Ярополча чуть более 30. Это была единая цепь городов-крепостей, которая надежно прикрывала пути к столице с востока и мощные гарнизоны которых были в состоянии не только отразить врага, но и сами вести активные действия против неприятеля. Археологические находки в Ярополче свидетельствуют о том, что в нем процветало ювелирное, гончарное, косторезное и оружейное ремесла, что город быстро рос и развивался. С точки зрения обороны местоположение города было очень выгодным — он занимал мыс между двумя оврагами, а с севера был защищен от нападений крутым и обрывистым берегом Клязьмы. Детинец был по всему периметру окружен глубоким рвом и пятиметровым валом, въезд в него был прорезан прямо в валу, а за укреплениями Детинца раскинулся торговый и ремесленный посад. Казалось, у города есть все шансы для того, чтобы продолжать расти и со временем занять ведущее положение в регионе, но судьба его сложилась трагически.