— Джентльмен живет теперь у своей матери, — сказала она. — Я думала, что хорошо знаю такой тип людей, и была уверена, что придется обращаться к судебному приставу, дабы получить причитающуюся мне квартплату. Но не далее чем три дня назад он заплатил все, что был должен, и попросил упаковать его вещи и отослать их к его матери. Так он сказал. Так я и сделала.

Я взял новый адрес Бальфура и поблагодарил ее за услугу. Потом я нанял экипаж и отправился к его матери в ее дом на Тоттенхем-Корт-роуд. Лакей продержал меня добрый час в опрятной гостиной, прежде чем Бальфур вошел в комнату, делая вид, будто что-то ищет. Он положил то, что искал, в карман и соблаговолил обратить на меня внимание. Я заметил, что он уже побывал у портного, поскольку вместо добротного, но сильно поношенного платья на нем было новое, хорошо пошитое. На нем был коричневый камзол, под которым виднелся красный жилет, богато расшитый золотом. Сорочка была сшита из тончайшего белоснежного шелка, и даже его парик, по стилю похожий на старый, был тщательно подобран и уложен. Бальфур был новым человеком, и его платье свидетельствовало об этом.

— Что вам нужно? — спросил он, словно не знал, что я его жду, и только что увидел. Он подошел к книжной полке и сделал вид, будто ищет какую-то книгу. — Как вы смели явиться сюда с подбитым глазом и видом уличного хулигана!

Я подумал, не продемонстрировать ли ему, как себя ведет уличный хулиган, но решил не отвлекаться от дела.

— Я пришел, чтобы сообщить вам о ходе расследования.

Он топнул ногой, но не повернулся:

— Какая скука! Я же просил вас не приходить сюда.

— Если вам угодно, мы можем продолжить обсуждение нашего дела в кофейне.

— Дела?! — Он обернулся ко мне с выражением презрения, которое, без сомнения, репетировал много часов перед зеркалом. — Вам это не кажется непостижимо бесцеремонным? А с чего вы решили, позвольте поинтересоваться, что у нас с вами общее дело?

— Вы, мистер Бальфур, наняли меня, — сказал я, стараясь говорить без раздражения.

Бальфур фыркнул:

— Допустим, я совершил такую нелепость. Теперь я об этом сожалею. Мы с матушкой помирились, и у меня отпала необходимость заниматься такими омерзительными вещами, как биржевые маклеры и евреи.

Он нервно озирался, стараясь подобрать решающее слово, чтобы поставить точку в нашем разговоре, но я не собирался отпускать его так легко. Я не знал, почему он решил оставить дело, впрочем, мне было все равно, однако у него могли быть полезные для меня сведения.

— Скажите, — начал я, словно мы вели приятную беседу, — у вашего отца были какие-нибудь дела с «Компанией ложных морей»?

— Не знаю и не хочу знать! — сказал он раздраженно. — Я должен потребовать…

Я не дал ему возможности потребовать чего-либо:

— Мистер Бальфур, я пришел к заключению, что мой отец действительно был убит, но у меня нет доказательств, связывающих его смерть со смертью вашего отца. Если вы хотите узнать правду, мне необходимо по крайней мере ваше содействие.

— Мой отец был глупцом, — сказал он. — Хитрым купцом, и не более того. Никому не имело смысла его убивать. Уходите, Уивер.

Я медленно встал.

— Вас больше не интересуют цепные бумаги, украденные у вашего отца?

— У вас все сводится к деньгам. Так, Уивер? Скажите, вы слышали о еврее, который упал с балкона театра на Друри-лсйн и разбился насмерть? Директор преподнес бедной убитой матери мешочек с серебром в знак соболезнования. Но еврейка сказала: «Вы мне должны полшиллинга, так как Исаак видел только половину пьесы. Верните половину стоимости билета». — Он рассмеялся, но смех был неестественным. Я стоял молча.

Бальфур посмотрел на меня и направился к двери.

— Как любой другой ремесленник, вы можете представить счет за выполненную работу. А теперь вы должны меня извинить — у меня дела.

Я гадал, насколько сильно можно нажимать па Бальфура и что я могу таким образом выиграть. Восстановление дружеских отношений с матерью, видимо, окончательно положило конец и его намерениям узнать правду о смерти своего отца. Был ли я теперь для него помехой? Напоминанием об ужасном времени, когда его будущее было туманным? Или ему стало что-то известно, о чем он не хочет говорить мне? Возможно, отношения между его и моим отцом вовсе не были дружескими, как я полагал. Бальфур был слаб: он утерял независимость, его богатство находилось в руках матери, к которой он не испытывал любви. Эта мать, насколько я мог догадываться, не простит Бальфуру его вновь обретенного богатства. Мне нечего было терять, и я решил идти напролом:

— Мне наплевать на то, что мое расследование может причинять вам какие-либо неудобства. Вдобавок позвольте напомнить вам, сударь, что я расследую дело об убийстве, и, если вам что-либо известно, вы обязаны мне это сообщить. Если вы отказываетесь это сделать здесь или в другом удобном для вас месте, возможно, суд его величества придется вам более по нраву?

Бальфур внимательно посмотрел на меня и с решительностью, на которую, я полагал, он не был способен, проигнорировал мою угрозу.

— Убирайтесь из моего дома, Уивер. Я более не желаю иметь с вами дела.

— Очень хорошо. — Я встал, зажав свою шляпу под мышкой. — Я вижу, вы не желаете оказать мне содействия. Ваше дело, но могу вас уверить, что теперь я лично заинтересован в раскрытии обстоятельств смерти вашего отца и буду продолжать расследование.

— Честно говоря, вы можете катиться ко всем чертям, Уивер. Мне нет никакого дела. Но я требую, чтобы вы убрались с моего пути.

Я улыбнулся и подошел к нему. Приблизился вплотную и, не сводя с него глаз, угрожающе склонился над ним:

— А как вы намереваетесь остановить меня, если я вас не послушаюсь, мистер Бальфур?

Когда Бальфур вновь обрел дар речи, он заикался.

— Обещаю, подобная грубость в другой раз не сойдет вам с рук. — Он поспешно отступил и, задев стену, испуганно вздрогнул. — Вы думаете, что вы единственный человек в Лондоне, который может постоять за себя? Если вызвать вас на дуэль ниже достоинства джентльмена, то вы думаете, нет других способов разделаться с таким подонком? Не испытывай моего терпения, еврей! Убирайся вон!

— Мы еще встретимся, — сказал я, надевая шляпу. — Когда мне надобится задать вопросы.

Я оставил Бальфура в немом изумлении. Он сцепил руки и, вероятно, благодарил Всевышнего, что никто не присутствовал при нашей ссоре, Что касается меня, я не скоро был готов простить этого труса, который втянул меня в опасное дело, потерял к нему интерес и теперь стал помехой. Мой гнев был так силен, что не дал бы мне покоя весь день, если бы я не предпринял каких-либо шагов. По пути домой я зашел к судебному приставу, который меня не знал. Назвав вымышленное имя, я выписал ордер на арест Бальфура за неуплату пятидесяти фунтов. Я знал, что арест ничего не принесет. В суде ордер моментально выбросят. Но мне было приятно думать, в каком Бальфур будет смятении, когда его арестуют в публичном месте и посадят в долговую тюрьму, пока юристы во всем не разберутся.