Ну, двенадцать или не двенадцать, но его действительно бросали на разные участки работы. 8 августа 1925 года приказом по Наркомату внутренней торговли № 267 Блюмкин назначается на должность экономиста-консультанта в Главный секретариат наркома с окладом 192 рубля в месяц. 26 февраля 1926 года — консультантом при наркоме, 16 июня — начальником Отдела организации торговли, 10 августа — председателем Бюро стандартизации Наркомторга, 22 сентября — помощником начальника Экономического управления.

А все же если более конкретно? Документы, имеющиеся в личном деле Блюмкина, помогают ответить на этот вопрос лишь отчасти.

В сентябре 1925 года он ездил в Ленинград. Вероятно, для переговоров и закупки продукции ленинградского «Древтреста». По крайней мере, в его личном деле сохранилось удостоверение, в котором Административно-финансовый отдел Наркомвнуторга СССР рекомендует «т. Блюмкина Я. Г. как аккуратного плательщика и гарантирует со своей стороны своевременную выплату денег».

После возвращения из командировки он занимался квартирными делами. Получил от наркомата еще одну важную бумагу, которая тоже сохранилась в его личном деле. В ней сообщается, что Блюмкин, как ответственный работник, имеет право «на получение в занимаемой им квартире дополнительной жилой площади в размере 20 (двадцати) кв. аршин». А как уже говорилось, жилплощадь он получил в весьма престижном доме, на одной площадке с наркомом просвещения Луначарским.

Затем его ждала новая командировка — на Украину. 6 ноября 1925 года была образована Межведомственная комиссия из представителей Наркомвнуторга, ВСНХ, Наркомата РКИ и других ведомств для обследования «заводов Союзного значения, изготовляющих с.-х. машины, для выявления калькуляции себестоимости и качества продукции». Председателем этой комиссии был назначен Блюмкин. 8 ноября комиссия из трех человек выехала на Украину. Она должна была находиться там два месяца, но, судя по всему, ее работу продлили до февраля 1926 года.

Сохранился любопытный документ — справка о продлении этой командировки, выданная Блюмкину для предоставления в его домоуправление. Вероятно, для того, чтобы «жилец Блюмкин» смог подтвердить, что в означенное время он отсутствовал дома, а значит, не обязан платить за свет, воду и т. д. Да, поистине — главнее управдома не было в СССР человека.

Была ли в Наркомате торговли от Блюмкина какая-то реальная польза делу и стране? Думается, вряд ли, трудно было найти менее подходящую работу для его характера и темперамента, нежели должность министерского чиновника.

Блюмкин иногда просто не понимал, что происходит в окружавшей его «торговой реальности». Однажды, будучи уже «консультантом» при наркоме Каменеве, он направил ему докладную записку, которая начиналась так: «Товарищ Каменев! Я вас спрашиваю: где я, что я, кто я такой?» Чиновники-профессионалы из секретариата Каменева хохотали над запиской до упаду. Им трудно было понять Блюмкина, который еще не так давно участвовал в терактах, подавлял восстания и работал нелегалом за границей, а Блюмкину — их.

* * *

Но это, так сказать, лишь одна сторона его работы и жизни в 1925–1926 годах. Была и другая.

Блюмкин и сам не скрывал, что от чекистской работы он никогда не отдалялся, в том числе и во время работы в Наркомторге. В его автобиографии есть, к примеру, такая фраза: «О том, что мной было сделано по линии чекистской работы за это время, я упоминал в своем заявлении т. Агранову. Но лучше всего об этом могут сказать т. Менжинский и Трилиссер. Они знают, сколько раз я рисковал жизнью за интересы нашего дела, являющегося и моим делом».

Действительно, в следственном деле Блюмкина имеются его показания, собственноручно отредактированные им по просьбе заместителя начальника Секретного отдела ОГПУ Якова Агранова. Есть также его дополнительные показания тому же Агранову, которые он озаглавил «О поведении в кругу литературных друзей». Но о своей конкретной работе на ОГПУ и о выполняемых им специальных заданиях во время работы в Наркомторге он ничего не говорит.

Сохранилось также письмо Блюмкина начальнику ИНО Михаилу Трилиссеру, написанное на листах из тетради, вероятно, незадолго до его ареста. Но и в нем нет никаких подробностей об оперативной работе Блюмкина в 1925–1926 годах. Правда, письмо до нас дошло не в полном виде — сохранился кусочек 8-й страницы и страницы 9–26. Может быть, на пропавших страницах Блюмкин и описал то, чем он на самом деле занимался в Наркомторге? И, может, поэтому они и не «дожили» до нашего времени? Кто знает…

Как ни странно, но этот, чуть ли не самый «тихий» и «мирный» период в его жизни оставил множество загадок и в без того загадочной биографии Блюмкина. Вопрос о том, чем он на самом деле занимался в течение 1925–1926 годов, всегда давал простор для самых необычных версий и фантазий.

* * *　

Те, кто не признаёт не подтвержденных документами рассказов (не будем в данном случае употреблять слово «факты»), могут спокойно пропустить следующую часть этой книги. Для тех же, кто все-таки собирается ее прочитать, автор хотел бы уточнить: никто на самом деле не знает, происходило ли все это на самом деле. А если происходило, то так или как-то по-другому.　

Лично автору кажется, что то, о чем речь пойдет ниже, в　 большинстве своем домыслы и выдумки. Они кочуют из одной публикации о Блюмкине в другую, особенно в Интернете, и порой бывает трудно понять, откуда именно взялись эти сведения и как они возникли. Однако практически они уже стали своеобразной частью биографии Блюмкина или представления о нем как о «черном человеке», сыгравшем поистине зловещую роль в жизни многих известных людей. Так что следующую часть можно было бы назвать и так: «Образ Якова Блюмкина в легендах, слухах и вымыслах». А что, неплохая тема для отдельного исследования.

Итак, Блюмкин поселился рядом с наркомом просвещения Луначарским, который переехал в двухэтажную квартиру дома в Денежном переулке прямо из Кремля. Поговаривали, что «самый либеральный нарком» советского правительства сделал это не случайно, а как раз-таки из-за своего «либерализма». В Кремле к тому времени существовала строгая пропускная система, что якобы очень угнетало Анатолия Васильевича, поскольку к нему не могли попасть писатели, художники, певцы — словом, все те, кому он покровительствовал. Во всяком случае, такие разговоры ходили.

Была, впрочем, еще одна версия причины его переезда — женитьба. В 1922 году 47-летний Луначарский женился вторым браком на 22-летней актрисе Малого театра и кино, а также переводчице Наталье Розенель. Ради нее он, оставив сына и жену, с которой прожил 20 лет, и начал новую жизнь на новом месте.

В Денежном переулке Луначарские жили широко и хлебосольно. Молодая супруга наркома сыграла не последнюю роль в том, что их квартира превратилась в своего рода литературно-художественный салон, где бывала «вся Москва» — Маяковский, Пастернак, Алексей Толстой, Олеша, композитор Прокофьев, певцы Собинов и Козловский — этот список можно было бы продолжать и продолжать. Супруга наркома, понятно, блистала в этом салоне, да и вообще она была одной из «первых светских советских дам» в Москве.