«Она шла, почти танцуя, улыбаясь солнцу, морю, встречным, — пишет Наталья Сац. — Ближе к маяку их становилось меньше и меньше. Вот подошел мужчина, предложил ей поднести чемоданчик. Вероятно, Нина ответила, что чемоданчик легкий, но мужчина сказал, что ему по пути, и некоторое время слушал Нинины рассказы о Москве, ее стихи, а потом толкнул в море и бросился бежать с ее чемоданчиком в руках. Нина выплыла, она плавала хорошо. Тогда страшный человек подумал, что Нина донесет на него, вернулся и задушил ее…

После того как бандит Петр Общих бросил тело Нины Сац на песке у моря, он пошел продавать ее вещи. Он открыл чемоданчик. Там оказалось: смена белья, маленькая подушка, умывальные принадлежности и тетрадь — черная, толстая, наполовину исписанная. Он швырнул тетрадь в сторону от дороги так же просто, как швырнул тело Нины в море. Несколько дней Нина лежала мертвая, никем не опознанная. Подруга думала, что она на маяке, на маяке считали, что она решила остаться в городе…»

В тетради были стихи, которые потом издала Наталья Сац, и несколько дневниковых записей, которые, впрочем, ключа к разгадке преступления не дали.

Сторонники версии «Блюмкин — убийца Нины» говорят, что под именем Серафима Наталья Сац как раз и вывела «бесстрашного террориста». Но даже если допустить это, то из книги не следует, что он имел отношение к убийству. Некий то ли бандит, то ли маньяк Петр Общих совершил это по явно криминальным соображениям. Обличители Блюмкина возражают, что рассказ о бандите — это художественный вымысел Натальи Сац, а на самом деле… Но никаких конкретных указаний на то, что «на самом деле» Блюмкин имел отношение к этому убийству, они привести не могут.

К тому же убийство Нины Сац произошло летом 1924 года. В это время Блюмкин то ли собирался, то ли уже был в Закавказье. В квартире Луначарского, где Блюмкин познакомился с его родственницами, он появился только год спустя. Теоретически, конечно, можно предположить, что это знакомство состоялось в 1924 году, после его возвращения из Палестины. Но тогда события должны были бы развиваться с небывалой скоростью.

У Блюмкина с Ниной должен был возникнуть роман, он должен был ей проболтаться о чем-то очень важном, испугаться, разработать план ее убийства, договориться с ней о встрече в Евпатории, свернуть туда по дороге на Кавказ (или приехать в Крым уже из Тифлиса), убить Нину и вернуться к месту службы либо в Москву, чтобы потом отправиться в Закавказье. Мягко говоря, сложно и нелепо.

Самое же непонятное в этой истории — почему «разоблачители» Блюмкина вдруг решили, что он имеется отношение к этому делу? Блюмкин, конечно, террорист, авантюрист, убийца и вообще личность далеко не образцовая, но то, что он еще и «убийца девушек» в буквальном смысле — это уже явный перебор. К тому же ничем не подкрепленный.

Но все-таки версия «Блюмкин — убийца Нины Сац» не так популярна, как другая история, в которой он тоже фигурирует в роли убийцы и в буквальном смысле изображается черными красками. «Черный чекист», «черный человек», «черный ангел смерти», «черная тень светлого человека» — это всё из публикаций о том, как Яков Блюмкин участвовал в убийстве или даже лично убивал своего друга, поэта Сергея Есенина.

По официальной версии трагической смерти Есенина, он покончил жизнь самоубийством 28 декабря 1925 года в ленинградской гостинице «Интернационал» (бывшей «Англетер») в состоянии глубокой депрессии. Несмотря на смутные слухи и отдельные намеки в мемуарной литературе о Есенине, эта версия в течение почти полувека практически не пересматривалась и не подвергалась сомнению. И только с 70-х годов прошлого века стала набирать обороты другая версия — о том, что поэта убили, а самоубийство инсценировали. Причем следы убийц вели в ОГПУ, а приказ они якобы получили от самых высокопоставленных советских руководителей. Фамилия Блюмкина занимает в этой версии едва ли не центральное место.

Мы не будем здесь анализировать аргументы сторонников обеих версий. Для нас в данном случае важно другое — как те, кто считает, что поэта убили, обосновывают появление в этой истории Блюмкина.

* * *

Одним из первых, кто начал доказывать факт убийства Есенина, был следователь Московского уголовного розыска, полковник милиции, писатель и журналист Эдуард Хлысталов, чьи книги и статьи получили наибольшую известность в 90-е годы прошлого века. В одной из его книг убийство поэта описано так: «Есенин был оглушен ударом канделябра, после чего его стали избивать ногами, сломав при этом три ребра, отбили почки и печень, били в пах, затем перерезали ему вены и мускулы, выстрелили в голову и повесили на трубе парового отопления. Очнувшись, висящий в петле с разорванными шейными позвонками, истекающий кровью Есенин пытался освободиться от нее, но силы оставили его».

В работах Хлысталова Блюмкин упоминается, но на его причастность к убийству Есенина автор скорее намекает. Его единомышленники пошли куда как дальше.

В конце 1990-х петербургский писатель Виктор Кузнецов издал книгу под названием «Тайна гибели Сергея Есенина», в которой Блюмкин уже открыто назван убийцей поэта. По версии Кузнецова, Есенин никогда не селился в «Интернационале» — «Англетере». Он утверждает, что в тот день, когда Есенин прибыл в Ленинград, Блюмкин, отлично знавший поэта, пригласил его в гостиницу, чтобы отпраздновать их встречу.

Есенин согласился, но по дороге был схвачен сотрудниками ОГПУ и помещен в подвал на проспекте Майорова, где его избивали четыре дня. Зачем? Чтобы завербовать. Допросы вел Блюмкин. По-видимому, утверждает Кузнецов, Есенин сопротивлялся и с силой толкнул Блюмкина, тот упал. Тогда другой чекист, Николай Леонтьев, выстрелил в поэта. А после этого Блюмкин ударил Есенина рукояткой револьвера в лоб. Затем тело перетащили по подвальному лабиринту в соседний «Англетер» и там повесили.

В качестве подтверждения своей версии Кузнецов выдвигает «кровавую» биографию Блюмкина и его сложные отношения с Есениным. Или вот такой еще аргумент:

«Выяснилось, Блюмкин был не только специалистом по „мокрым делам“, бичом врагов мировой революции, но и настоящим профессионалом по части подделки чужого почерка. В июле 1918 года, подготавливая покушение на германского посла Мирбаха, он искусно „изобразил“ в фальшивом мандате ВЧК подпись Ксенофонтова, секретаря Дзержинского. Лиха беда начало. Позже самодеятельный графолог и не такие „липы“ мастерил.

А. И. Солженицын, встречавшийся в лагере с зэком М. П. Якубовичем, в прошлом чекистом, передает в „Архипелаге ГУЛАГе“ его воспоминание: „…в конце 20-х годов под глубоким секретом рассказывал Якубовичу Блюмкин, что это он написал так называемое предсмертное письмо Савинкова, по заданию ГПУ. Оказывается, когда Савинков был в заключении, Блюмкин был постоянно допущенное к нему в камеру лицо — он ‘развлекал’ его вечерами. Это и помогло Блюмкину войти в манеру речи и мысли Савинкова, в круг его последних мыслей“.

После суда Борис Савинков „послал“ за границу революционерам-эмигрантам открытые письма, в которых призывал их прекратить безнадежную борьбу с большевизмом. Многие адресаты, и даже „охотник за шпионами“ и разоблачитель Азефа Владимир Бурцев, поверили в это раскаяние. Они не подозревали, что фальшивки сочинил и лично „нарисовал“ Блюмкин. В мае 1925 года гэпэушники выбросили Савинкова из не огражденного окна камеры во внутренний двор лубянской тюрьмы. Официально самоубийство объяснили пессимистическим настроением политического банкрота. Блюмкин на этот счет даже подделал прощальное письмо контрреволюционера — да так ловко, что в него опять-таки поверили.