Тьюварандис отдернул в сторону зеленую портьеру, за которой действительно оказался еще один стол. Из своего сидячего положения Ганс мог видеть только, что к столу привязан обнаженный человек с седыми волосами. Шедоуспан видел, как тяжело, судорожно вздымается и опадает грудь человека, крест-накрест перетянутая широкими черными ремнями. Человек был невероятно бледен. Маг вновь повернулся к Гансу.

— Встань, — произнес он, делая обеими ладонями движение снизу вверх. — Встань и подойди сюда.

Ужас охватил Ганса, когда он был принужден подняться на ноги. Ноги сразу же пришли в движение. Ганс ничего не мог с этим поделать. Его руки оставались неподвижными и совершенно бесполезными. Маг принудил Ганса, ставшего узником в собственном теле, подойти к столу, прежде скрытому за портьерой. Посмотрев на жертву, привязанную к столу, Шедоуспан содрогнулся от ужаса и гнева. В страшную рану, зиявшую в животе несчастного, можно было бы просунуть кулак. Эту рану нанесла острая ветвь дерева — неважно, была ли та ветвь иллюзорной или же нет. Ганс сам видел эту ветвь. Человек, лежавший на столе, оказался… Тьюварандисом. Однако высокий фиракиец был вдобавок оскоплен, и сделала это, конечно же, не дубовая ветвь. И все же Тьюварандис еще дышал.

Губы Ганса дрогнули, однако он не издал ни звука. Вновь взглянув на мага, Шедоуспан задохнулся и почувствовал, как его нутро сжимается в комок. Он смотрел в лицо Марллу!

— Нет, я не твой добросердечный союзник по заговору. Вот он — Тьюварандис, мерзавец и предатель. Наваждение, ты помнишь? Я полагал, что твой амулет позволяет тебе видеть сквозь наведенные мною чары. Но потом ты назвал меня Тьюварандисом, и я понял, что ты видишь именно его. Я могу предстать тебе в любом обличье, вор. Уже много лет никто не видел меня в моем истинном облике. Попробуй угадать — быть может, я ужасен ликом или вовсе не имею формы?

— Во имя всех богов, маг-., позволь этому человеку умереть!

Марлл-Корстик улыбнулся:

— О да, конечно, позволю. Но еще не скоро. Он слышит нас, он все чувствует, он видит нас, он ощущает боль. Так и должно быть. Этот предатель сколотил заговор, чтобы украсть то, что не принадлежит ему и что я с таким трудом заполучил. Он подослал ко мне обыкновенного вора — неслыханно, вора! Ночного таракана! Я поймал его так же легко, как поймал бы крысу или крошечную мышь!

Ганс не мог узнать своего собственного голоса:

— О боги!

— Тут ты богов не найдешь, молодой вор. А что касается бедняжки Тьюварандиса, то…

Марлл-Корстик вытянул руку. Его палец коснулся, только коснулся рваного края ужасной раны. Шедоуспан внутренне содрогнулся. Он изо всех сил старался двинуть руками, но не мог пошевелить даже кончиком пальца. Он видел, как Тьюварандис задрожал — от боли, причиненной ему прикосновением мага.

— Мне кажется, я действительно могу сохранить ему жизнь на долгое, долгое время. Видишь — гениальный Корстик перехитрил всех, всех! — Марлл-Корстик гордо похлопал себя по груди рукой, на которой блестело кольцо с драгоценным камнем. — Все они были моими послушными орудиями, все! Моя неверная похотливая жена и ее любовник, который предал мое доверие и мою доброту, и все десять так называемых мужчин, о которых ты, должно быть, слышал, молодой человек.., молодой таракан!

«Он презирает их всех, — понял Шедоуспан. Вне себя от ярости, он сражался с собственным телом, пытаясь заставить руки снова двигаться. — Он обманул их всех и поймал в ловушку. И он торжествует и наслаждается этим даже сейчас, столько лет спустя!»

— Да, думаю, я смогу оставить его в живых достаточно надолго. Понимаешь, человеческие сущности в телах этих котов, которых ты так любезно вернул мне.., вне зависимости от того, будут ли эти животные жить или же умрут, их ка никогда не будут знать покоя, пока все десять насильников Шурины не умрут. В последнее время скончались многие из них. Да, я думаю, что мне удастся сохранить Тьюварандиса в живых на долгое, долгое время. Я люблю кошек. А ты, юный таракан?

Ганс окаменел при виде столь безграничной мстительности и жестокости мага. Но Корстик уже готовил ему новый удар:

— Да, конечно, ты любишь котов — посмотрим, как тебе понравится быть одним из них!

Но тут что-то привлекло внимание Корстика. Маг резко повернул голову вбок и расширившимися глазами уставился на то, что предстало его взору. Из груди у него вырвался вопль:

— Стой!.. Нет!

Ганс не мог повернуться и только краем глаза уловил мимолетное движение. Корстик был слишком увлечен своим хвастовством и уделил слишком много внимания Тьюварандису и Шедоуспану. Однако еще одна живая душа в этой комнате способна была слышать и понимать его, — и неважно, что эта душа была заперта в теле маленькой пестрой кошечки. Радуга действовала решительно. Она подобралась к столу, стоявшему у стены, и то, что произошло дальше, несомненно, не было случайностью. Как раз в тот миг, когда Корстик бросился к Радуге-Шурине, пестрая кошечка одним отчаянным прыжком пролетев мимо стоящего столбом Ганса, спихнула со стола другую кошку — фарфоровую, цвета перламутра. Фигурка упала и со звоном разлетелась на кусочки. Осколки фарфора рассыпались по полу.

Зоркий глаз вора отметил, что со стола упала только статуэтка и ничего более. А ведь там валялось немало других предметов!

В гневном крике Корстика прозвучал неподдельный ужас. И Ганс понял, что фигурка была чем-то необычайно ценна для мага. Даже лицо и тело Корстика пошли странными бликами — как будто все его внимание было сосредоточенно на постигшей его утрате и на очередном ударе, нанесенном ему Шуриной, и он едва мог удерживать на себе личину Марлла. Ганс заметил, что сквозь прежний облик проступили иные черты — высокий человек с выпуклым лбом, еще более увеличенным глубокими залысинами.

К несчастью, Шурина тоже была невсесильна. Разъяренный маг схватил ее маленькое тельце обеими руками и изо всех сил швырнул ее через стол в стену. Когда голова кошки Ударилась о стену, Ганс услышал резкий хруст. Он сразу понял, что это был не просто звук удара. Радуга упала на стол, изо рта и ноздрей у нее текла кровь. Ганс понял, что она вот-вот умрет. Гнев вскипел в нем, словно штормовая волна, на коже выступил пот — с таким неистовством Шедоуспан пытался освободиться от заклятия.

Его пальцы шевельнулись.

«Я могу дви.., я почти могу двигаться…»

Однако это не имело значения. Когда Радуга упала на стол, в кабинете раздался пронзительный, ужасный кошачий крик. Но издала его не Шурина. Это был вой боевого кота, и никогда в жизни Ганс не слышал ничего страшнее. Шедоуспан с усилием повернул голову, когда комок пламени взлетел в воздух и ударил Корстика в грудь, так, что маг пошатнулся. Однако это не было пламя — это был огромный разъяренный рыжий кот, похожий на барса. Впившись когтями в грудь Корстика, Нотабль начал рвать и царапать; острые клыки вонзились в горло мага. Они прокусили кожу и углубились в плоть — кот все сильнее сжимал челюсти. Корстик взревел от боли и оторвал от себя обезумевшего Нотабля — но вместе с ним отодрал и куски собственной плоти, оставшиеся в когтях и зубах зверя. Кот шмякнулся на стол, опрокидывая бутыли и горшки. В воздух поднялось облако какой-то белой пыли. В нескольких дюймах от Нотабля на столе корчилась Радуга. Маг, истекавший кровью, неуверенно поднял руки, защищаясь, и рыжий кот с окровавленной пастью вновь бросился на него. На этот раз Нотабль прыгал со стола, и ему удалось вцепиться в лицо Марлла-Корстика. Кот рвал, царапал, щелкал клыками и яростно крутил головой, изо всех силы выдирая куски мяса.