значит, ребенка удастся сохранить.

Никита прикидывал в уме: четыре месяца Микола из дому не отлучался. Так, по крайней мере, говорила мать. Дни разлук с сыновьями матери считать умеют, но не знают, где сыновья проводят время.

Когда рота отправилась на обед, прапорщик заглянул на квартиру — три комнаты блочной пятиэтажки занимали три холостяка. У Никиты Перевышко комната была с застекленным балкончиком. Балкончик узкий, но длинный, можно поставить раскладушку — на случай, если заночует какой-либо гость. Обычно гостя Никита укладывал на диван, а сам довольствовался раскладушкой.

Телеграмма, посланная накануне, должна была заставить его отложить все дела и немедленно выехать в Воронеж. Ждал брата с часу на час.

Брат приехал пригородным поездом, ближе к вечеру, и сразу же отправился на квартиру. Никита уже проявлял беспокойство: начальство, у которого предстояло получить добро на встречу с Соломией, разъехалось по дачам (война была где-то далеко на юге — в предгорьях Кавказа), и в больнице закончилось время для посетителей.

— Что случилось? — первый вопрос, который Микола задал Никите. В его глазах был напряженный блеск, ожидание чего-то неожиданного, тревожного. — Своей телеграммой ты на ноги поднял все наше село. И сразу же по селу, как гром по небу: «Поехал за трупом. Никиту убили». Фронт-то рядом — у соседей, а контрактники — многие с Украины. У нас, как тебе известно, для молодежи работы нет, шахты — лежат, заводы — лежат. Какое было Рубежное — город химиков, так даже стены цехов развалили… В Краснореченске станкостроительный завод имени Фрунзе выпускал новейшие вертикально-фолинговальные станки с программным управлением. Япония у нас продукцию закупала, а уж японцы вчерашний день покупать не станут. Но какому-то местному предпринимателю потребовались блоки на фундамент животноводческой фермы. Платил наличными.

— И вы его не остановили?

Микола взглянул на брата, как на несмышленыша.

— Только попробуй… На стороне крутых даже милиция… Если будешь протестовать — инвалидом сделают. У нас это запросто. Ты же наведывался, видел. Теперь на месте завода — груда битого кирпича. Поселковая власть вошла в азарт, продавала все, на что был спрос, — ведь платили живыми деньгами. А это уже зарплата служащим и в первую очередь начальству. Под предлогом перестройки развалили корпуса «Сельхозтехники», заодно и больницу, и строящийся универмаг. В этом поселке, где когда-то дважды перекатывался фронт, такой разрухи не было… Нет, Никита, что ни говори, а разрушать мы умеем. Нам только тюкни — и мы сварганим любую перестройку.

— И все растащим? В Гражданскую войну пели «И по камушку, по кирпичику растащили мы этот завод…» Так?

— А что… Если не ударить по рукам… Государственная собственность, она, как дитя беспризорное… На завод привезли вагон синей краски — станки красить. И что ты думаешь? Весь поселок стал синим. А глава поселковой арминистрации, говорят, даже свой нужник перекрасил в синий цвет.

Возбужденный гость выкладывал домашние новости, как блины пек — только успевай считать. Он был бесконечно рад, что брат живой и здоровый. На его загорелом обветренном лице блуждала загадочная улыбка.

— Ты давно видел свою Соломию?

От неожиданности Микола раскрыл белозубый рот: вот те на! Он знает Соломию! Значит, и домашним известно. Мать как-то спросила: не пора ли обзаводиться семьей? Все вроде при нем, руки золотые, и профессия хлебная: живи и размножайся. А он своей матери: «Кто женится в смутное время? Теперь предпочитают гражданский брак». Андрей Данилович нечаянно услышал, шевельнул седыми усами: «У тебя — гражданский, а у Никиты — военный, что ли? Если так рассуждать, и страну потеряем…»

— Ну, что молчишь?

— Соломия объявилась, да?

Никита уже строго:

— Ты когда ее последний раз видел?

— Год назад… Уезжала на соревнования.

— Одна?

— С подругой.

— Куда?

— В Грецию. Точнее, в Салоники.

Никита сразу понял: ребенок у нее не от Миколы. Но уточнять не стал: она невеста или просто знакомая? Он ей, видимо, рассказывал о своей семье, упомянул имя брата, прапорщика Российской армии, воюющей на Кавказе. Мог упомянуть и командира саперной роты, убитого снайперской пулей.

Назвала она себя уже на первом допросе. Допрос протекал при участии майора «Два нуля» и был похож на ознакомительную беседу женщины, вырвавшейся из чеченского плена.

Майор расспрашивал ее, где на переднем крае огневые точки, откуда ведут огонь снайперы. На карте она показала свой окоп и окоп Ядвиги Корниловской. Капитан приложил линейку, размеченную на миллиметры, мельком взглянул на майора, молча кивнул. Соломия догадалась: заложила подругу. Ее пуля кого-то сразила на минном поле. И этим «кто-то» был не рядовой солдат. На рядовых они и не охотились. Чеченские командиры приказывали отстреливать офицеров. За солдат чеченцы платили гроши. Промахов не прощали. Соломии не простили главного коменданта Чечни, инспектировавшего западный участок. Вот тогда она и почувствовала на своих ребрах крепость трофейных ботинок.

Примерно за месяц до этой выволочки — тоже за подобный промах — ее, связанную сыромятным ремнем, изнасиловал полевой командир Абдурханов. Неделю не выпускал из штабной землянки, держал, пока не приехала жена в сопровождении муллы. Мулла защитил наемницу — не дал полевому командиру с ней расправиться.

Соломии вернули снайперскую винтовку и отправили в окоп. Но к ней приставили старика-надзирателя. Они служат полевому командиру, как когда-то турецким султанам служили евнухи.

Ичкерийское командование проявляло нервозность по отношению к наемникам — диверсантам и снайперам. В западные банки деньги поступали на счета полевых командиров. Эмиссары снимали деньги со счетов якобы за выполненную работу, но работы-то не было видно! А то, что полевые командиры обогащаются, предала огласке «Немецкая волна» из Кельна. Некий Абдурханов купил виллу в окрестностях Стокгольма.

— Не у него ли в подчинении была Соломия Кубиевич? — спрашивал капитана Замойченко майор «Два нуля». — Поручите прапорщику Перевышко деликатно расспросить женщину. Кстати, сегодня из Слобожанщины прибывает его брат — Николай Андреевич. Вам с ним полезно будет встретиться, расспросить, как давно и как обстоятельно он знает Соломию. Поинтересуйтесь, что собой представляет ее наставник пан Шпехта.

— Это который побывал в Варшаве и нанес визит профессору Корниловскому?

— По нашим сведениям, Шпехта опять в Грузии. Нанимает снайперов для полевого командира Абдурханова. Это тот, другой Абдурханов?

— Товарищ майор, он уже Омаров.

— Вот и надо уточнить, как часто этот Омаров меняет фамилию и под какой маской действует в настоящее время.

После разговора с майором капитан отправился в больницу. Расстояние вроде и небольшое — ходьбы каких-то минут двадцать.

Он выбрал маршрут прямиком, по дворам новостроек, но не принял во внимание, что целый день шел дождь, дорогу развезло. Невольно пришло на ум известное: