– Пап, в последние две недели у нас только сюрпризы и были.

– Нуда.

И все? Больше он ничего не собирается мне сказать? Типа: «Слушай, я спал с кем только можно и в результате от нашей семьи осталась одна фикция. Думал, что лишь выпущу кишечные газы, но неожиданно обделался». Ну же, давай. Скажи что-нибудь.

Между нами повисает молчание.

– Почему? – наконец спрашиваю я.

Он медленно качает головой:

– Тебе не понять.

– Я понимаю больше, чем ты думаешь.

Когда он отводит глаза, я думаю о вчерашних словах Джой – что отец до сих пор, спустя все эти годы, не может справиться со смертью моей родной мамы. Вчера они прозвучали для меня всего лишь удобным предлогом, но теперь я вспоминаю фотоальбом и понимаю, что та женщина немного похожа на нее.

– Ее не вернуть, – говорю я ему, – она умерла. Она такая была одна, и ты ее не вернешь.

– Знаю, – убитым голосом произносит он.

– Вместо того чтобы отгораживаться от меня, мог бы и поговорить. Знаешь, я ведь тоже ее оплакивала, она была моя мать.

– Знаю.

– Тогда почему никогда не говорил со мной? Ни одного раза?

Одно его плечо поднимается и тут же опускается обратно.

– Я был не готов воспитывать тебя в одиночку. Чувствовал, что все пошло прахом. А потом, когда в нашу жизнь ворвалась Джой и дала тебе то, чего я дать не мог, мне не оставалось ничего другого, кроме как наблюдать со стороны. Как она могла стать для тебя лучше меня, если ты моя плоть и кровь? Это ее родители тебя так избаловали…

– Избаловали?

Не думаю. Не могу сказать, что дедушка Сэм без конца заваливает меня подарками. Просто покупает нужные, практичные вещи.

– Господи Иисусе, даже Макензи воспитывали тебя лучше, чем я, – продолжает он, – твоя мама в гробу бы перевернулась.

Не помню, чтобы моя родная мама высказывалась против однополых браков, но, может, это просто прошло мимо меня?

– Я тебе не нужен, – тихим, отчаявшимся голосом говорит отец.

– Пап…

– Да-да, это правда, я знаю, – продолжает он: – Как и все остальные. Без меня тебе будет лучше.

Не могу точно сказать, искренни ли эти жалостливые слова, пытается ли он мной манипулировать, чтобы внушить к себе жалость, или же старается еще больше от себя оттолкнуть. Но буду руководствоваться по отношению к нему принципом презумпции невиновности.

– Мне понадобится немало времени, чтобы простить тебя за все, что ты натворил, – говорю я. – И мне, и маме. Однако… ты ведь все равно мой отец. И всегда будешь мне нужен. Думаю, когда-нибудь ты поймешь, что я тебе тоже нужна, и вот когда этот день наступит, я вернусь сюда.

Он поднимает на меня глаза, его лицо искажается от боли.

– Но сегодня мама нуждается во мне больше, – довожу свою мысль до конца я и поворачиваюсь к нему спиной.

28

Выходные мы проводим у маминых родителей в Окленде. Они живут в небольшом доме в роскошном квартале, где все платят ландшафтным дизайнерам, чтобы те содержали в порядке их лужайки. С одной стороны, это конечно же мило, но с другой – скучно, поэтому уже совсем скоро мне не сидится на месте и я готова отдать швартовы. Иногда мне кажется, что моя жизнь не движется вперед, а повернула вспять. Будто мы пошли на войну, сражались и проиграли.

Бабушка Эстер постоянно нас кормит, и от этого маме, похоже, становится лучше. Она сломалась не совсем, чего я очень опасалась, но много плачет, и от этого плачу уже я. А от разговоров на корейском, которые ведет с ней дедушка Сэм, меня одолевает чувство полного бессилия.

Все превратилось в хаос. У меня больше нет дома. Наша семья развалилась. Все мое будущее повисло в воздухе. И я отчаянно тоскую по Леннону. Хотя домой из Кондор Пик он добрался без приключений, хотя мы с ним постоянно обмениваемся сообщениями, а время от времени, когда мне удается от всех улизнуть, говорим, это совсем не то.

Мне не хватает его, как никогда в жизни.

Не хватает его глубокого голоса и мрачного чувства юмора. Не хватает лица и ощущения покоя, которое охватывает меня, когда он рядом. Не хватает его объятий и трепетных пальцев, которыми он гладит меня по спине. Не хватает до такой степени, что мне физически становится плохо.

Не хочу больше ни есть, ни спать, ни смотреть кино. Хочу лишь вернуться домой и увидеть Леннона. Только вот не знаю больше, где мой дом. Думаю о том, как мы провели этот год, избегая друг друга, и каким это было расточительством. И даже не понимали, как нам было хорошо, когда мы жили совсем рядом. Какими же для этого надо быть дураками. Как бы мне хотелось стереть этот год и начать все сначала. Не дать ему пойти в отель снять этот номер. Сделать все, чтобы отец перестал изменять, рушить бизнес и подрывать нашу репутацию, ведь бабушка Эстер говорит, что именно из-за него у мамы возникли проблемы с банком перед тем, как я отправилась в поход. Он не только тайком потратил на своих пассий все сбережения моих родителей, но еще и взял кредит. Поездки. Номера в отелях. Дорогие рестораны. Подарки. Он жил на широкую ногу, в то время как мама пыталась сохранить бизнес на плаву.

Бабушка с дедушкой говорят, что хотят через суд заставить его вернуть все деньги, вложенные ими в клинику. Бабушка Эстер уверена, что судья без проблем позволит маме оформить надо мной опекунство, если отец станет против этого возражать. Но он не будет, и это хорошо. Но то, что он не будет, заодно и плохо. Я никак не могу определиться в своих чувствах к нему, устала об этом думать и совершенно обессилела оттого, что мою жизнь накрыла пелена неопределенности.

Долго так продолжаться не может, эту плотину где-то обязательно должно прорвать.

И во вторник утром оно так и выходит.

Все меняется.

Мне не сидится на месте, немного донимает меланхолия, я смотрю, как Андромеда безучастно лежит на своей подстилке, слишком маленькой для нее, а неугомонные собаки бабушки Эстер безуспешно пытаются с ней поиграть. Когда в дверном проеме появляется мама, я думаю, что она опять пришла посмотреть, как там моя крапивница, потому что наблюдает она меня, как настоящий врач.

Но до моей аллергии маме нет никакого дела. У нее на лице странное выражение. Что-то типа счастья, но не без примеси злости. Счастливая злость. Счаслость.

– Собирай вещи, – говорит она, – мы едем домой.

– К папе?

– Отец со своей очередной любовницей переехал в Сан-Франциско. Мы едем домой, меняем замки, а потом я что-нибудь придумаю, чтобы клиника работала без него.

Ее слова звучат слишком уж здорово, чтобы быть правдой.

– А у тебя получится?

– Зори, у меня, черт возьми, получится все, что я захочу! – отвечает она, и ее голос вдруг звенит уверенностью и оптимизмом. – А хочу я вернуться на Мишн-стрит, стать лучшим специалистом по акупунктуре в районе залива Сан-Франциско и вырастить дочь – будущего астрофизика. Именно этим я, нахрен, и собираюсь заняться.