Когда ключ был указан — де Марвилю ничего иного не оставалось, — Рыцарь открыл железный шкаф. Не говоря ни слова, он выбрал нужные бумаги, потом поднял двойное дно, взял свертки с золотом и банковские билеты. После этого он все запер, положил ключи в карман начальника полиции, сел перед бюро и начал писать. Закончив, он встал.

— Вот письмо к месье Беррье, — сказал он. — Я ему написал о том, что здесь случилось, и объяснил необходимость прийти и освободить вас. Я пошлю ему это письмо с дежурным посыльным.

Де Марвиль задыхался от бешенства и гнева, но не мог ничего поделать. Рыцарь низко поклонился, взял бумаги, золото и банковские билеты и тихо отпер дверь.

— Оставляю вам на память свои пистолеты, — сказал он, еще раз поклонился и вышел.

В то апрельское утро 1745 года в Париже стояла ненастная погода: шел сильный дождь, дул порывистый ветер, а улицы представляли собой потоки липкой грязи.

Карета, запряженная двумя прекрасными лошадьми-тяжеловозами, с извозчиком в ливрее и напудренном парике, выехав с улицы Фромандо, повернула на улицу Сент-Оноре и остановилась у здания Оперы.

Лакей соскочил со своего места, распахнул дверцу, опустил подножку и отошел в сторону. Показалась маленькая ножка, хорошенькая головка, и грациозная женщина, очень кокетливо одетая, промелькнула, как быстрая тень, из кареты в вестибюль Оперы, предназначенный для артистов. Было видно, что молодая особа прекрасно знала расположение уборных и скорее всего принадлежала к числу артистов Оперы. Налево располагалась комната швейцара. Увидев молодую женщину, цербер низко поклонился.

— Для меня нет ничего? — спросила хорошенькая дама.

— Ничего, — ответил швейцар.

Она быстро прошла в коридор, в глубине которого находилась лестница, слабо освещенная тусклым фонарем. Молодая женщина проворно взбежала по ступенькам, открыла дверь, но на пороге споткнулась.

— Как же здесь темно, недолго и шею сломать! — сказала она.

— Шею — это еще полбеды, — ответил веселый голос, — хуже сломать ногу. Шеи нужны певицам, а танцовщицам необходимы ноги!

— Я опоздала, Дюпре?

— Как всегда, дорогая Комарго.

— Меня ждут, чтобы начинать?

— Да. Все уже на сцене.

— И Сале?

— Только что приехала, она в своей уборной.

— Я иду в свою и скоро буду на сцене.

— Я могу велеть начинать?

— Да-да! Я вас не задержу!

Комарго исчезла в коридоре. Дюпре направился к сцене. В прошлом он был танцором и имел огромный успех, потом стал балетмейстером, капельмейстером и танцмейстером Королевской академии. Он был учителем Комарго.

Дюпре взял свою маленькую скрипку, лежавшую на бархатной скамейке, и вышел на сцену. Сцена была освещена не лучше коридоров. Зал была погружен в глубокий мрак. Сальные свечи (восковые зажигали только вечером) в железных подсвечниках, прикрепленных к деревянным балкам, были размещены на сцене, бросая красноватый свет. Восемь музыкантов сидели в оркестровой яме. По сцене расхаживали три молодые женщины в специальных костюмах для репетиции: в шелковых панталонах, юбках и корсажах из белого пике. Это были Аллар, Софи и Лемуан. Перед сценой какой-то мужчина проделывал пируэты. Это был Новерр, знаменитый танцор, ученик Дюпре, дебют которого в 1743 году в Фонтенбло имел блестящий успех. Он первый осмелился танцевать с открытым лицом — до него танцоры носили маски. Справа другой танцор, Гардель, также репетировал, проделывая разные па. В глубине сцены находились групповые танцоры.

— Начнем, — сказал Дюпре, выходя на сцену. — Прошу занять свои места.

— Итак, Аллар, пока не пришли Комарго и Сале, повторите это па.

— Отсюда начать, месье Дюпре?

— Да, моя красавица.

Дюпре отошел немного влево, к авансцене.

Аллар, прелестная восемнадцатилетняя девушка с белокурыми волосами, голубыми глазами, гибким станом и удивительно стройными ножками, стала в третью позицию.

— Пятую! — сказал Дюпре. — Скрестите ноги совсем… Чтобы носок левой ноги совершенно касался пятки правой ноги… Вот так! Опустите руки… Так! Наклоните голову направо… пусть ваша поза будет естественной…

Аллар в точности исполняла команды. В этой позе она казалась нимфой, готовой к полету. Дюпре смотрел на нее как тонкий знаток и сделал одобрительный знак головой.

Затем он взял свою скрипку и сыграл на ней мелодию танца.

— Хорошо, хорошо, — говорил он, глядя, как Аллар танцует, — очень хорошо! Наклонитесь теперь медленно, как бы для того, чтобы поднять что-нибудь с пола… постарайтесь это проделать, не сгибая ноги… еще… еще…

Вдруг он сильно ударил по скрипке и закричал:

— Да не так! Три раза вы пробуете это движение, и оно не становится лучше…

— Месье Дюпре, я делаю, как вы мне сказали, — проговорила со слезами на глазах Аллар.

— Да нет же!

За кулисами послышался звонкий голос, напевающий модный куплет.

— А! Это Сале, — сказал Новерр, сделав пируэт, который он кончил низким поклоном.

Сале в костюме балерины вышла на сцену.

— Где же Комарго? — спросила она, осматриваясь вокруг.

— Вот она, — ответил Дюпре, указывая на белую тень в глубине сцены.

Первые слова Комарго были: «Где Сале?» Первые слова Сале были: «Где Комарго?» Эти два вопроса как нельзя лучше обрисовывают положение дел.

Восхищаясь талантами друг друга, Комарго и Сале не могли не чувствовать друг к другу самой сильной зависти. Каждая имела свои успехи, своих поклонников, свои характерные танцы. Солисты и групповые танцоры окружили двух знаменитостей. Комарго и Сале поздоровались.

— Милая моя, — сказала Комарго, — вы знаете, что мы танцуем этот балет в Фонтенбло на будущей неделе?

— Да, — ответила Сале, — герцог Ришелье сказал мне об этом вчера. Король едет на войну и до отъезда хочет посмотреть, как мы танцуем.

— Не он, а маркиза…

— Маркиза? Какая маркиза? — спросил Дюпре.

— Новая, — смеясь отвечала Комарго.

— Какая новая маркиза?

— Помпадур.

— Помпадур? — повторил Дюпре. — Я не знаю этого имени.

— Теперь уже знаете.

— О ком вы говорите?

— Спросите у Аллар. Турнегем ей об этом сказал.

— Но кто же эта новая маркиза?

— Мадам д'Этиоль, урожденная Пуассон, а теперь пожалованная титулом.