— Продолжайте работу. Мне нравится смотреть, как вы работаете.

Он снова опустился на колени, и в его руках заблестело лезвие. Катинка села на скамью поблизости и какое-то время молча наблюдала за ним.

— Восхищаюсь вашим мастерством, — сказала она наконец, и хотя он не поднял голову, но понял, что она имеет в виду не только его мастерство садовника. — Мне очень нужно это ваше мастерство, Неторопливый Джон. В награду вы получите кошелек с сотней гульденов. Сделаете для меня кое-что?

— Мефрау, нет ничего, чего бы я для вас не сделал. — Он наконец поднял голову и посмотрел на нее своими необычными светло-желтыми глазами. Я не дрогнув отдам жизнь, если вы об этом попросите. И мне не нужна плата. Знание, что я делаю то, что нужно вам, для меня высшая награда.

Зимние ночи стали холодными, ветер с гор бил в окна и шакалом выл в балках крыши.

Зельда плотнее обтянула ночной рубашкой свое тучное тело. Вес, который она потеряла во время плавания, вернулся, и у нее снова были мощный живот и бедра. После переселения в резиденцию Зельда кормилась на славу в своем углу на кухне, пожирая остатки роскошных блюд, которые приносили с главного стола, запивая вином, оставшимся в бокалах. Вино, красное и рейнское, она смешивала с джином и шнапсом.

Набив живот хорошей едой и питьем, она приготовилась ложиться в постель.

Вначале она проверила, насколько тщательно окно ее комнаты закрыто от ночных сквозняков. Она набила в щели обрывки ткани и снова опустила занавеси. Положила под одеяло на простыни медную грелку и держала, пока не почувствовала запах горелой ткани. Потом задула свечу и забралась под толстое шерстяное оделяло.

Кашляя и чихая, она устроилась в тепле и удобстве, и последняя ее мысль была о кошельке с золотыми монетами, лежащем под тюфяком. Уснула она с улыбкой.

Через час после полуночи, когда в доме было тихо и все спали, Неторопливый Джон прислушался у двери комнаты Зельды. Услышав храп, перекрывающий шум ветра, он беззвучно открыл дверь и просунул в комнату жаровню с тлеющими углями. Еще с минуту прислушивался, но дыхание старухи оставалось ровным. Он тихо закрыл дверь и прошел по коридору к выходу.

На рассвете Сакина разбудила Катинку за час до назначенного времени. Она помогла хозяйке надеть теплое платье и провела ее в помещения для слуг, где у дверей Зельды собрались молчаливые испуганные люди. Они расступились, пропуская Катинку, и Сакина прошептала:

— Я знаю, как много она для вас значила, госпожа. Мое сердце разрывается от сочувствия.

— Спасибо, Сакина, — печально ответила Катинка и быстро осмотрела маленькую комнату. Жаровни не было. Неторопливый Джон действует надежно и тщательно.

— Она выглядит такой мирной, и у нее прекрасный цвет лица. — Сакина стояла у кровати. — Как будто она еще жива.

Катинка подошла к мертвой. Щеки старухи разрумянились от ядовитых паров жаровни. В смерти она красивее, чем была при жизни.

— Пожалуйста, Сакина, оставь меня с ней ненадолго наедине, — негромко сказала Катинка. — Хочу помолиться за нее. Она была мне очень дорога.

Она склонилась к кровати, и Сакина неслышно прикрыла дверь. Катинка сунула руку под тюфяк и достала кошелек. По весу она поняла — все на месте. Сунув кошелек в карман платья, она сложила руки на груди и так плотно закрыла глаза, что длинные золотые ресницы перепутались.

— Ступай в ад, старая сука! — прошептала она.

* * *

Наконец пришел Неторопливый Джон. Много долгих дней и мучительных ночей они ждали его, ждали так долго, что сэру Фрэнсису начинало казаться, что он никогда не придет.

Каждый вечер, когда темнота не позволяла больше работать на строительстве стен замка, пленников загоняли на ночь. Зима крепче стиснула мыс, и пленники часто бывали мокры от дождя и замерзали до костей.

Каждый вечер, проходя мимо усеянной стальными болтами двери отцовской камеры, Хэл спрашивал:

— Как дела, отец?

Ответ, хриплый и приглушенный мокротой в горле, был всегда одинаков:

— Сегодня гораздо лучше. А у тебя?

— Работа легкая. Мы все здоровы.

Затем из соседней камеры слышался голос Альтуды:

— Сегодня приходил врач. Он сказал, что сэр Фрэнсис достаточно здоров, чтобы подвергнуться допросу у Неторопливого Джона.

В другом случае:

— Ему хуже. Сэр Фрэнсис кашлял весь день.

Как только их запирали в камере, пленники проглатывали единственную за день порцию еды, вытирали дно чашек пальцами и, как мертвые, падали на сырую солому.

В предрассветной тишине Мансеер начинал бить по прутьям решетки.

— Вставайте! Вставайте, ленивые ублюдки, прежде чем Барнард пошлет своих псов поднимать вас.

Они вставали и вереницей выходили на ветер и дождь. Здесь их ждал Барнард; у его ног на привязи рычали два огромных, с кабана, черных пса. Некоторым удавалось отыскать мешок или кусок парусины, чтобы прикрыть босые ноги или голову, но и эти тряпки не успевали просохнуть за ночь. Однако большинство оставались на зимнем ветру босыми и полунагими.

А потом пришел Неторопливый Джон. Он пришел в полдень. Люди на лесах смолкли и прекратили работу. Даже Хьюго Барнард отступил в сторону, когда Неторопливый Джон прошел в ворота замка. В своей темной одежде и широкополой шляпе, надвинутой на глаза, он казался проповедником на пути к кафедре.

Неторопливый Джон остановился у входа в темницу, и к нему, звеня ключами, подбежал тюремщик Мансеер. Он открыл низкую дверь, пропустил в нее Неторопливого Джона и прошел следом. Дверь за этой парой закрылась, и зрители пришли в себя, словно очнувшись от кошмара, и возобновили работу. Но пока Неторопливый Джон был здесь, над стенами нависла мрачная устрашающая тишина. Никто не разговаривал, не бранился, и даже Хьюго Барнард был подавлен. При каждой возможности все невольно поглядывали на низкую дверь.

Неторопливый Джон спустился по лестнице — Мансеер освещал ему путь — и остановился у двери камеры сэра Фрэнсиса. Мансеер открыл смотровое окошко, и Неторопливый Джон приблизил к нему лицо. Сэр Фрэнсис сидел на каменной скамье, служившей койкой; он поднял голову и посмотрел в необычные желтые глаза.

Лицо сэра Фрэнсиса походило на опаленный солнцем череп; оно было таким бледным, что в свете лампы казалось прозрачным, его обрамляли длинные волосы, вокруг глаз — темные провалы.

— Я ждал тебя, — сказал он и закашлялся. Рот его заполнился слизью, и он выплюнул ее на солому, покрывавшую пол.

Неторопливый Джон ничего не ответил. Глаза его, блестящие в свете лампы, были устремлены на лицо сэра Фрэнсиса. Проходили минуты. Сэру Фрэнсису хотелось закричать: «Делай то, что должен! Говори то, что должен сказать. Я готов». Но он заставил себя молчать и продолжал смотреть на Неторопливого Джона.

Наконец Неторопливый Джон отошел от двери и кивнул Мансееру. Тот захлопнул окошко и торопливо поднялся по лестнице, чтобы открыть дверь перед палачом. Неторопливый Джон под взглядами всех медленно пересек двор. Когда он исчез за воротами, все вздохнули свободнее, и снова послышались приказы и ответные проклятия и жалобы со стен.