— Это был Неторопливый Джон? — негромко спросил из соседней камеры Альтуда.

— Он ничего не сказал. И ничего не сделал, — хрипло прошептал сэр Фрэнсис.

— Он всегда так, — ответил Альтуда. — Я здесь давно и много раз видел эту его игру. Он хочет измучить тебя, чтобы ты сказал все, что ему нужно, еще до того, как он к тебе прикоснется. Поэтому его и зовут Неторопливым Джоном.

— Боже, он едва не лишил меня мужества. А он приходил смотреть на тебя, Альтуда?

— Еще нет.

— Почему тебе так везет?

— Не знаю. Знаю только, что однажды он придет и ко мне. Как и ты, я знаю, каково это — ждать.

За три дня до отплытия «Стандвастигейд» в Голландию Сакина в конической шляпе от солнца, сплетенной из травы, с сумкой в руке вышла из кухни резиденции. Остальные слуги не удивились ее уходу: обычно она по несколько раз в неделю ходила на горные склоны, собирая травы и коренья. Ее знания целебных растений и умение их применять были известны всей колонии.

Клейнханс с веранды смотрел, как она уходит, и в животе у него словно поворачивали нож. Он чувствовал, что внутри у него кровоточит открытая рана, и его испражнения часто бывали черными от свернувшейся крови. Но не только несварение пожирало его изнутри. Он знал, что, оказавшись на борту «Стандвастигейд», никогда больше не увидит красоту Сакины. Теперь, когда расставание было близко, он не мог уснуть по ночам и даже молоко и простой вареный рис в его желудке превращались в разъедающую кислоту.

Мефрау Ван де Вельде, его хозяйка с тех пор, как поселилась в резиденции, была добра к нему. Наверное, она даже специально отправила сегодня Сакину собирать для него травы. Настой на этих травах, приготовленный рабыней, единственное средство, способное хоть ненадолго смягчить боль и дать ему несколько часов сна. По приказу Катинки Сакина должна приготовить достаточно средства, чтобы ему хватило на все долгое плавание. И он молился, чтобы в Голландии врачи излечили его от ужасной болезни.

Сакина неслышно шла кустарниками, покрывающими склоны горы. Раз или два она оглянулась, но никто не следил за ней. Она шла, остановившись только чтобы срезать с цветущего куста ветку. На ходу она оборвала с ветки листья и ножом разрезала ее на конце, превратив в вилку.

Вокруг росло множество великолепных цветов; даже сейчас, зимой, цвели сотни растений. Некоторые размером со зрелый плод артишока, другие — с ноготь мизинца, но все прекраснее, чем способен изобразить художник. И Сакина знала их все.

Идя как будто без направления, на самом деле она кружным путем неуклонно поднималась к глубокой расселине, расколовшей склон Столовой горы.

Бросив последний осторожный взгляд по сторонам, она начала быстро спускаться по заросшему кустами склону. На дне расселины тек ручей с многочисленными водопадами и глубокими омутами. Приближаясь к одному такому сонному омуту, Сакина стала двигаться медленнее и осторожнее. В трещину в камне у темной воды была вставлена глиняная чашка. Сакина сама поставила ее здесь при последнем посещении. Она посмотрела с карниза вверх и увидела, что молочно-белая жидкость, наполнявшая чашку, выпита. На дне оставалось лишь несколько капель.

Сакина ловко, но осторожно спустилась так, что могла глубже заглянуть в трещину в скале. У нее перехватило дыхание, когда она увидела в тени мягкий блеск змеиной чешуи. Открыв крышку корзины, она достала оттуда раздвоенную ветку и придвинулась ближе. Змея свернулась у самой чашки. Небольшая, толщиной с указательный палец. Цвета блестящей бронзы, и каждая чешуйка — чудо. Змея на дюйм подняла голову и черными глазами-бусинками следила за приближающейся девушкой. Но не делала попыток скрыться в глубине трещины, как в первый раз, когда Сакина ее нашла.

Змея ленивая и сонная, она сыта молоком, которым ее кормила Сакина. Немного погодя она снова опустила голову и как будто уснула. Сакина не торопилась и не делала резких движений. Она хорошо знала, что острые зубы в верхней челюсти змеи могут вызвать смерть, страшную и мучительную. Девушка осторожно протянула палку, и змея снова подняла голову. Сакина застыла, держа вилку в нескольких дюймах от тонкой шеи. Змея постепенно снова опустилась на землю, и когда ее голова коснулась камня, Сакина зажала ее вилкой. Змея зашипела, тело ее сворачивалось и разворачивалось вокруг ветки.

Сакина рукой схватила змею за головой, двумя пальцами зажав череп.

Длинное извилистое тело обернулось вокруг ее запястья. Сакина за хвост развернула его, потом бросила змею в корзину. Тем же движением она закрыла крышку.

Губернатор Клейнханс переселился на галеон вечером накануне отплытия. Прежде чем карета увезла его к берегу, вся прислуга собралась на передней террасе резиденции, чтобы попрощаться с бывшим хозяином. Он медленно прошел вдоль ряда, обмениваясь с каждым несколькими словами. Когда подошел к Сакине, она грациозно поднесла кончики пальцев к губам, и сердце Клейнханса заболело от любви и стремления к ней.

— Аболи отнес ваш багаж на корабль, в каюту, — негромко сказала она. — Сумка с лекарствами на дне большого сундука, но в вашей небольшой сумке для путешествий бутылочка, которой хватит на несколько дней.

— Я никогда не забуду тебя, Сакина, — сказал он.

— И я никогда вас не забуду, хозяин, — ответила она. На мгновение он едва не потерял власть над собой из-за нахлынувших чувств. Он уже собирался обнять рабыню, но та посмотрела на него, и он отшатнулся, увидев неутолимую ненависть в ее взгляде.

Когда на следующее утро галеон отплыл с утренним приливом, Фредрикус разбудил Клейнханса и помог встать с койки. Он набросил на плечи хозяина теплое шерстяное пальто, и Клейнханс вышел на палубу и стоял у поручня на корме, когда корабль поймал северо-западный ветер и вышел в Атлантику. Клейнханс ждал, пока большая Столовая гора не скрылась за горизонтом, и в глазах его стояли слезы.

В последующие четыре дня боль в животе была сильной как никогда. На пятую ночь он проснулся за полночь, кислота сжигала его внутренности. Он зажег лампу и потянулся за бутылочкой, приносившей облегчение. Но когда потряс ее, она была пуста.

Согнувшись от боли, он прошел с лампой по каюте и склонился к самому большому своему сундуку. Открыл крышку и нашел медицинскую сумку там, где и сказала Сакина. Отнес сумку на стол к дальней переборке, поставил лампу, чтобы видеть замочную скважину и вставить в нее ключ.

Он поднял деревянную крышку и вздрогнул. Поверх содержимого сумки лежал аккуратно сложенный листок бумаги. Клейнханс увидел печатный текст и с удивлением понял, что это старый номер газеты Компании.

Он прочитал страницу, узнавая содержание, и его начало тошнить. В газете был напечатан подписанный им самим смертный приговор. Некто Роберт Дэвид Реншоу приговаривался к допросу под пытками и казни. Англичанин, отец Сакины.

— Что за дьявольщина? — вслух спросил Клейнханс. — Маленькая ведьма подложила это сюда, чтобы напомнить мне о давнем поступке. Неужели она никогда не смягчится? Я думал, что она навсегда ушла из моей жизни, но она все еще заставляет меня страдать.