— Ламия, смотри. Он улыбается во сне, — с восторгом прошептал Никандр, следя за сыном в колыбели — жена теперь клала его ближе к бортикам, чтобы он мог видеть не только нос-кнопку.

Ламия прекратила бубнить, подняла усталый взгляд на сына и тоже с трудом улыбнулась.

— Уже не первый раз, — заявила она.

— А я первый раз вижу, — восхитился Никандр.

— Спи.

Он и уснул, а проснулся, когда Ламия уже медленно и не внятно бормотала:

— …мля… бери… хвори… дуг, — она спала сидя, покачиваясь из стороны в сторону. Голова её клонилась то к одному плечу, то к другому, она то и дело вздыхала, пытаясь встрепенуться и сесть прямо, и снова бормотала обрывочные слоги: — …его… зе… заб… ори…

— Олин, — шёпотом позвал он, заметив слева от себя девушку, моющую тумбу и перебирающую склянки. Лекарша посмотрела на него вопросительно. — Который час?

— Не знаю. Рассвет скоро, — сказала она невесело.

— Земля… земля, — встрепенулась вновь Ламия, села прямо и похлопала себя по щекам. Никандр тут же откинул голову набок и закрыл глаза, претворяясь спящим и изо всех сил, стараясь пошевелить пальцами ноги. — Земля, забери его хвори, забери его недуг, — медленно, обстоятельно проговорила Ламия заплетающимся языком и погладила его по бедру. И Никандру даже на миг показалось, что он почувствовал её прикосновение.

— Госпожа, идите поспите хоть немного, — предложила Олин.

— Лекарь приехал?

— Нет ещё.

— Почему так долго — понять не могу? До столицы не далеко.

— Кажется он был не в столице. Его ищут.

— Кошмар какой, — вздохнула устало Ламия, и Никандр почувствовал, как она оперлась о стол рядом с его рукой, чтобы приподняться на ноги, а затем дотронулась до его лба. Долго держала ладонь, потом приложила её к щеке.

— Жар спал, — подтвердила Олин.

— Надо же, — облегченно проговорила она, снова опускаясь на кресло и складывая руки перед собой. — Земля, забери его хвори, забери его недуг.

— Госпожа, вам бы поспать, — устало повторила Олин.

— Земля, забери его хвори, забери его недук-г. Молчи. С-земля, забери его хво-ори, забери его недуг. Земля, забер-ри его хвори, за-абери его недуг, — она больше не частила. Говорила медленно, еле выговаривая слова. Но тем не менее на Никандра, концентрирующегося на пальцах ноги и раздумывающего действительно ли он ими шевелит или ему только кажется, её колыбель снова подействовала, и он задремал.

Проснулся от того, что у него ногу свело.

— С-с, — недовольно прошипел, приподнимаясь на локтях и пробуя согнуть её в колене.

Он резко полностью сел и нахмурился, осматриваясь и просыпаясь.

Лаборатория. Запах супа смешался с едкими запахами трав и зелий. Олин дремлет за столом Ламии, положив голову на стопку книг и укрывшись одеялом. Справа от него стоит колыбель, в ней беспорядочно машет руками бодрствующий сын. Он довольно пыхтит, сопит, водит глазами из стороны в сторону.

Никандр лежит, а вернее сидит на столе, согнув левую ногу в колене и упираясь на неё рукой, в то время как на его правой ноге, уткнувшись лицом в колено спит Ламия. Её волосы разметались по его бедру и голени, образуя вокруг головы ореол.

Нога болит.

От того, что её свело.

Он попробовал пошевелить пальцами и почувствовал приятные мурашки, пробежавшие от голени до бедра.

— Ламия, — позвал он, толкнув её плечо. Она даже не пошевелилась. — Ламия!

Испугано подскочила сразу на ноги, покачиваясь.

— Земля, земля!

— Какая земля?! — воскликнул пораженно Никандр, хватаясь за пострадавшую ногу и пытаясь распутать повязки.

— Что ты делаешь? — всё ещё заторможенно после сна спросила Ламия, отплевываясь от волос и пытаясь руками развести их в разные стороны от лица. — Не трогай.

Он отмахнулся от её рук, которые она к нему протянула и, бросив попытки распутать повязки, начал их рвать. Ламия, кажется, ещё была дезориентирована после резкого пробуждения, потому что не помешала ему, глядя подозрительно.

— А ты… как себя чувствуешь?

— Прекрасно! — объявил Никандр, сбрасывая повязки на пол, сгибая ногу в колене и притягивая её к себе, чтобы рассмотреть бледную, но явно здоровую кожу, покрытую сетью ещё не заживших до конца шрамов. — Как это возможно? — обернулся он к ней, продолжая ощупывать ногу и дотрагиваться до шрамов. — Ламия?

Она выглядела не менее шокированной, чем он. Недоверчиво смотрела на его ногу, качала головой, открывала и закрывала рот, будто не могла определиться, что хочет сказать, поднимала и опускала руки, будто боялась к нему притронуться, но в то же время хотела.

— Ламия… да ты Ведьма!

После его восклицания она быстро определилась: уперла руки в бока и закатила глаза, покачав головой.

— Попробуй встать, — предложила Ламия, отходя от стола и оттаскивая следом за собой кресло. Она смотрела на него хмуро, будто ей не нравилось его неожиданное исцеление.

Никандр спустил ноги, поморщившись от боли в правой, а затем аккуратно встал, опираясь на всякий случай на стол.

— Больно? — спросила Ламия, переводя взгляд с его ноги на лицо.

— Терпимо, — кивнул и начал переступать с ноги на ногу, прихрамывая. — Болит, но не сравнимо с тем, что было.

— Раны ещё кровоточат, — заметила Ламия, увидев, как из заживающих шрамов кое-где выступила кровь.

— Кровоточат? — усмехнулся Никандр над тем словом, которое она употребила. — Да и пусть «кровоточат», — довольно ответил он, продолжая топтаться. — Я умирать вообще-то планировал. А ты — мне ногу резать.

В отличие от него у Ламии настроение не было таким радостным.

— Сядь, — скомандовала она. — Олин. Олин, проснись!

Девушка сонно приподняла голову, а заметив, как Никандр неуклюже забирается обратно на стол, подскочила на ноги и одеяло упало с её плеч.

— Обработай королю раны, перевяжи ногу и зафиксируй, чтобы он ею не сильно двигал, — обратилась к ней королева, пока лекарша изображала выброшенную на берег рыбу, как и сама Ламия недавно. Никандр улыбался, глядя на её реакцию, да и вообще пребывал в отличном настроении, готовый любить весь мир и горы сворачивать. Он снова чувствовал силу собственного тела, а от этого и уверенность, и защищенность, и непобедимость, что окрыляло. — Иди в нашу спальню и ложись спать, — наказала Ламия и ему.

— Я отоспался на месяц вперёд, — весело заявил. Жена снова свела брови к переносице неодобрительно.

— Тогда лежи. Ходить тебе пока рано. Особенно много.