— Я слушаю вас, Софи. Я пойму.

Фил смотрел на крупнозернистый снимок, и ему оставалось только надеяться, что, где бы этот человек ни находился и что бы сейчас ни делал, они все равно успеют остановить его.

Марина открыла входную дверь, вытащила ключ из замка и вошла в коттедж. Она очень устала, у нее все болело, ей хотелось принять ванну. Ей было необходимо расслабиться и немного побыть одной, чтобы спокойно подумать о том, что делать дальше.

Вдруг она замерла.

Дом был разгромлен. Мебель перевернута, книги вывалены из шкафов, осколки посуды и изящных безделушек валяются на полу. Наполненная тонким вкусом, тщательно упорядоченная жизнь, которую они выстроили вместе, была разрушена. Она смотрела на весь этот погром, и дыхание у нее перехватило, а рука машинально прижалась к губам. Потом она увидела центральный элемент этой жуткой картины и начала трястись, как в лихорадке.

Тони лежал на спине посредине комнаты. Сначала она не узнала его, потому что все лицо было залито кровью. Она догадалась, что это он, только по одежде. Она подошла к нему и присела рядом. Вокруг головы разлилась зловещая темная лужа. На лбу и в области виска были видны раны. Она прикоснулась к ним. Череп был мягким, подающимся, словно пустая разбитая яичная скорлупа, которая удерживается только благодаря внутренней пленке.

Содрогнувшись, Марина отдернула руку и застонала.

Позади нее хлопнула входная дверь.

От этого звука ее буквально подбросило на месте. Она обернулась. Выход загораживала фигура в старой шинели. В одной руке нападавшего был зажат молоток, с которого все еще капала кровь. В другой руке он держал шприц для подкожных инъекций.

Марина сразу поняла, кто это.

Она попыталась подняться, но не смогла сделать этого достаточно быстро: материнский инстинкт, направленный на защиту ребенка, исключал любые резкие движения. Злоумышленник был уже рядом с ней. Она открыла рот, чтобы закричать, но он оказался быстрее. Бросив молоток, он зажал ей рот. Рука была огромная, грубая и мозолистая, а к тому же еще влажная и скользкая от крови Тони.

Марина отчаянно сопротивлялась, пыталась оттолкнуть его. Ничего не помогало. Он был намного больше и сильнее ее. От шинели исходило зловоние.

Нападавший крепко держал ее. Она увидела приближающийся шприц и с новой силой попыталась вырваться. Она почти не почувствовала, как игла проколола кожу и впилась ей в шею.

Глаза Марины закрылись, тело обмякло.

Когда она потеряла сознание, неизвестный, стараясь не слишком давить на ее живот, потащил ее из дома на улицу.

— Вы знаете, что люди рассказывают о заброшенных деревнях, расположенных за много миль от другого жилья? — спросила Софи.

— Я слышал много разных историй, — ответил Фил. — Что именно вы имеете в виду?

Она снова криво усмехнулась, и ее безумные глаза сверкнули.

— Говорят, что там никто точно не знает, где чей ребенок. — Она засмеялась, потом снова стала серьезной. — Вы понимаете, что я имею в виду?

— А, — сказал Фил, — вы об этом.

Он вырос в здешних краях и не раз слышал о изолированных общинах на побережье и в глухой сельской местности. По опыту он знал, что большинство этих рассказов было правдой, по крайней мере когда-то.

— Если в семье умирает малыш, берут ребенка из другой семьи, чтобы найти замену своему.

— Да, такие вещи бывают.

Она кивнула.

— И никто даже слова не скажет.

— Нет, — сказал Фил. — Потому что тогда им придется признаться, откуда взялся первый ребенок.

Софи засмеялась.

— Вы тоже слыхали о таком.

— Но сейчас эти деревни не такие уж изолированные. Или я ошибаюсь? — спросил Фил.

Софи перестала смеяться. Она выглядела почти расстроенной.

— Я имею в виду, что везде проложили дороги и все такое.

«Но они всё такие же безрадостные, — подумал он про себя. — Неприветливые и продуваемые всеми ветрами».

Она вздохнула.

— Так о чем мы все-таки говорим? — спросил Фил, пытаясь выудить у нее, откуда она родом. Он мысленно прокручивал перед глазами карту Эссекса. — Это где-то на побережье? Джейуик? Уолтон? Или Фринтон?

Она не отвечала.

— А может быть, на реке? Брэдфилд? Врабнесс?

В глазах ее что-то мелькнуло. Он надеялся, что тот, кто сейчас смотрит на них в монитор, смог точнее заметить это.

— Итак, продолжим, — сказал он, поторапливая ее. — Вы рассказывали мне свою историю. О своей семье. Я готов, я слушаю вас.

Софи откинула голову назад и подняла глаза вверх, словно получала сигналы или инструкции из невидимого источника где-то на потолке.

— Нас было четверо… — начала она. — Я, мой брат, отец… — Она запнулась, в глазах что-то изменилось, лицо стало отсутствующим. — И моя мать…

Она замолчала, погрузившись в какие-то свои грезы.

— Так что насчет вашей матери? — напомнил Фил.

Голова Софи дернулась, и она посмотрела ему в глаза.

— Она умерла.

— Понятно. Она умерла.

— Или… исчезла. Я точно не знаю. Что-то в этом роде.

Она зажмурилась и наморщила лоб, словно напряженно пыталась что-то вспомнить.

— Я помню… других детей. По крайней мере, я думаю, что помню других детей. Я точно не знаю. — Она замотала головой, как будто разгоняя тягостные воспоминания. Как будто они принимали странную форму, которая ее не устраивала. — Как бы там ни было, нас осталось трое. Я, мой брат и отец.

— Именно в это время вы и стали Гейл?

Она смутилась на какое-то мгновение, потом улыбнулась.

— Там я не была Гейл. Ею я стала, когда приехала сюда, в Колчестер. Я всегда была Софи. Или София.

— София…

— Моя мама обожала кинозвезд.

— София Лорен, — догадался Фил.

Она кивнула.

— Верно.

— А ваш брат?

— Он Хестон. В честь…

— Чарльтона Хестона.[11]

Она снова кивнула. Потом лицо ее помрачнело.

— Да…

— Продолжайте, Софи, — сказал Фил, пытаясь снова вытянуть ее на рассказ. — Вы говорили о своей матери. Она умерла? Или исчезла?

— Да…

Фил ждал. Молчание. Он решил помочь ей.