— Спасибо, Джонти, дружище, хорошо, что ты знал про эту стену, — говорит он, спрыгивая на другую сторону. — Насколько я знаю, видеонаблюдения здесь нет, я хорошо исследовал территорию, но нужно вести себя тихо.

Поэтому, пока мы идем по темному кладбищу, я говорю шепотом:

— Странно, что в наше время кого-то еще хоронят, Терри. Ага, странно. Точняк.

— Это какое-то семейное решение. Старого засранца нельзя было кремировать, все взлетело бы, сука, на воздух! Было бы хуже, чем с твоей матерью, — говорит Терри, а потом добавляет: — Прости, мой маленький друг.

— Ладно, все в порядке, — говорю я ему, потому что нужно уметь смеяться и не быть все время слишком серьезным. — Слава богу, что светит луна, иначе бы мы не видели, куда идем, — говорю я, но все равно чуть не падаю на неровной дорожке, и Терри меня поддерживает.

— Осторожнее, приятель!

Терри достает из сумки фонарик и освещает им тропинку. Потом мы начинаем осматривать могилы, и Терри направляет луч на плиту, на которой написано:

АЛЕК РЭНДОЛЬФ КОННОЛИ

21 августа 1943 — 3 декабря 2011

Любимый муж Терезы Мэй Конноли

и любящий отец Стивена Алека Конноли

Судя по дате на надгробии, парень умер недавно. Ага, совсем недавно.

— А ты принес подстилки? — спрашиваю я.

— Нет, — говорит Терри, а затем смотрит на меня очень серьезно. — Слушай, Джонти, рассказываю, в чем тут дело, это строжайшая тайна, но я не хочу, чтобы тебя это шокировало. Мы должны выкопать этот гроб и открыть его.

Я не верю своим ушам. Но Терри не шутит!

— Но, Терри, это же неправильно! Точняк…

— Мы откроем его только на минуточку, — кивает Терри. — Там внутри есть кое-что, я хочу на это взглянуть. Только одним глазком.

— Одним глазком, — говорю я. — Но мы не должны этого делать, это неправильно, точняк, ага, это…

— Слушай, Джонти, ты должен мне поверить, дружище. Я не собираюсь делать ничего плохого, не буду нигде вредить. Это мой старый др… мне нужно кое на что взглянуть и кое что ему оставить. — Терри потряхивает сумкой. — Тебе ничего трогать не нужно, Джонти. Я тоже ни к чему не притронусь, ничего не украду. Мне нужно только посмотреть на одну вещь. Ты поможешь мне, мой маленький друг?

Я просто киваю, потому что добрый Терри не такой, как остальные. Он не смеется надо мной. Точняк, не смеется.

— Это что-то, вместе с чем его похоронили? — спрашиваю я, имея в виду часы или кольцо.

— Да, так точно, приятель, — говорит Терри.

— И ты не заберешь это себе?

— Обещаю тебе, я не заберу ничего!

Добрый Терри всегда хорошо со мной обращается. Поэтому я только улыбаюсь и говорю:

— Клево! Тогда поехали!

— Молодчина, Джонти, ты хороший друг, приятель. — Он кладет руку мне на плечо. — Настоящий брат, — говорит он, такой печальный и грустный, но в то же время счастливый, и мне снова хочется рассказать ему про Джинти, но сейчас не самое подходящее время. Нет, неподходящее.

Я чувствую такое тепло в сердце, это совсем не то, что я чувствую, когда у меня злое сердце. И вот мы беремся за работу, точняк, начинаем копать! Сначала мы снимаем дерн, ужасно бережно, нарезаем его лопатами на ровные участки, а потом оба принимаемся за землю. Сначала все идет легко, но дальше становится труднее, и, хотя на улице холодно, мы в этой яме уже вспотели. Терри закуривает сигарету.

— Надо было захватить фляжку с чаем, — говорю я. — Если бы я знал, что будет столько работы, я бы попросил Карен приготовить фляжку с чаем. Точняк, фляжка с чаем.

— Я правда очень сильно тебе благодарен, Джонти, — говорит Терри. — Ты настоящий друг. Моя жизнь перевернулась с ног на голову, приятель. Эти проблемы с сердцем… мне вообще не стоило бы ничего копать… я не могу позволить себе такую роскошь, как стресс. Все из-за сердца.

— Давай я, Терри, давай я закончу…

— Ты настоящий друг, малыш…

И я продолжаю копать, ага, выгребаю землю и копаю, копаю, копаю…

Терри наблюдает за мной и говорит:

— Ты хороший парень, Джонти… вокруг такое безумие, понимаешь? Я даже не знаю теперь, кто я такой. Тебе знакомо это чувство?

— Канеш, канеш, — говорю я, продолжая копать, потому что оно и правда мне знакомо.

— Эта жизнь без ебли… это сводит меня с ума… я просто сам не свой, дружище… я больше не знаю, кто я такой. У меня, как называет это мой друг, Рэб Биррелл, «экзистенциальный кризис», Джонти. Раньше я думал, что все это просто занудная херня для студентов, но других слов для описания моего положения не подобрать… сука, я даже говорить начал, как он…

— Начал говорить, как он, точняк, точняк… — говорю я и все копаю, копаю, и копаю…

— Есть такая книжка, Джонти, там парень считает, что все мы только лишь материя, которая находится в движении, типа как протоны, нейтроны и электроны, но у нас есть сознание.

Терри продолжает рассказывать, ага, точняк, но моя лопата вдруг ударяется обо что-то твердое. Терри слышит это, спрыгивает в яму рядом со мной, и мы начинаем счищать с гроба землю. Он гораздо меньше, чем у моей мамы, ага, вот уж точно, ага, гораздо меньше.

Терри достает отвертку и начинает откручивать винты. Мне становится не по себе, потому что я слышу шорох. Похоже на тот звук, который издают мертвые осенние листья, когда на них встаешь, только сейчас он исходит изнутри гроба. Но еще хуже то, что крышка гроба очень горячая…

— Терри, мне страшно… там внутри как будто что-то живое… и очень теплое…

— Да, я тоже чувствую, что гроб теплый, — говорит Терри, — но не волнуйся, приятель, просто тело разлагается и оттуда выделяется энергия, волноваться здесь не из-за чего.

— Волноваться не из-за чего…

— Надеюсь, от него еще что-то осталось, — говорит он и отодвигает медные задвижки по бокам.

Гроб открывается, Терри немного сдвигает крышку в сторону, и запах… ну уж нет, не нравится мне это… хуже, чем Джинти, гораздо хуже, чем моя малышка Джинти… Я зажимаю нос, но кажется, что запах проникает через рот и отравляет тебя насквозь, все равно, точняк… точняк, ну нет, мне это не нравится. Терри достает марлевые повязки, в которых иногда ездят по городу велосипедисты, протягивает мне одну, я ее надеваю, и становится лучше. Но из ящика продолжает доноситься этот жуткий шуршащий звук. Терри отодвигает крышку — и оттуда вылетает целой рой мух. У меня начинают слезиться глаза, а потом я снова смотрю в этот ящик и вижу одетого в костюм старика с серо-красно-синим лицом.

— Ебаный стос… — произносит Терри, глядя на лицо мужчины. — Его голубые глаза… их нет…

Терри прав… глаз нет. Как будто его глазные яблоки кто-то выел! Там такие дырки, как мы еще в школе рисовали.